И. В. Сталин. Полная биография

Во время курортного моциона, собравшись – прохлады ради – в какой-то пещере, Зиновьев, Бухарин, Лашевич, Евдокимов, Ворошилов стали обсуждать вопрос о руководстве в партии. Зиновьев утверждал, что Генеральный секретарь получил чересчур много власти, необходимо реорганизовать руководство партией – создать «политический секретариат» из трех человек – Троцкого, Сталина и Каменева (Зиновьева или Бухарина). На этом предложении сошлись все, кроме Ворошилова, заявившего, что из этой комбинации ничего, кроме конфуза, не получится.

– Из этой платформы ничего не вышло, – говорил Сталин позднее, на XIV съезде партии. – <…> На вопрос, заданный мне в письменной форме из недр Кисловодска, я ответил отрицательно, заявив, что, если товарищи настаивают, я готов очистить место без шума, без дискуссии, открытой или скрытой.

На Пленуме в сентябре 1923 года, при обсуждении революционных событий в Германии, Троцкий потребовал ни много ни мало как разработать «календарную программу подготовки и проведения германской революции» Этот авантюрист предлагал послать регулярные части Красной Армии в Германию, с тем чтобы разжечь «пламя пролетарской революции» в Европе! Естественно, что эта бредовая идея была отвергнута Пленумом. Члены ЦК стали критиковать Троцкого за то, что он, будучи председателем РВСР, передоверил всю работу своему заместителю Э. М. Склянскому, и потребовали введения в состав РВСР видных партийных работников. Троцкий ультимативно заявил, что при новом составе РВСР он отказывается нести ответственность за военное дело. Когда же Н. П. Комаров резонно заметил, что члены ЦК обязаны подчиняться решению ЦК, Троцкий демонстративно покинул зал заседаний. Несмотря на то что к нему была послана делегация с просьбой вернуться, Троцкий отказался сделать это, проявив полное неуважение к своим сотоварищам по ЦК.

8 октября он направил в секретариат ЦК письмо, в котором порочил политику партии. Вслед за ним в ЦК поступило «заявление 46-ти» – Серебрякова, Преображенскогo, Пятакова, Сапронова, Дробниса, Данишевского, Эльциса, Альского, Осинского, Рафаила, Богуславского и других, – по содержанию и политической направленности созвучное письму Троцкого.

– Едва ли можно сомневаться в том, – говорил Сталин, – что попытка Троцкого поиграть с идеей «развернутой демократии» будет встречена с улыбкой во всей партии…

Поскольку среди троцкистов было немало опытных демагогов, поднаторевших в жонглировании цитатами и лозунгами, дискуссия в низовых организациях приобретала весьма острый характер, и это тревожило людей, беспокоившихся о единстве партии. Микоян, побывавший на нескольких дискуссионных собраниях в Москве, в том числе и в МГУ, позднее, зайдя на квартиру к Сталину, с возмущением рассказывал о разнузданных антипартийных выходках оппозиционеров.

– Я был сильно возбужден, – вспоминает Микоян, – и выразил свое недовольство поведением ЦК, который, как мне казалось, самоустранился от фактически уже начавшейся в столице дискуссии и тем облегчает троцкистам возможность запутать неопытных и добиваться легких побед. Спросил Сталина, почему ЦК до сих пор молчит, когда собирается выступить и как. Помню, с каким невозмутимым, поразившим меня спокойствием выслушал все это Сталин. Он сказал, что особых оснований для волнений нет.

В итоге споров за линию ЦК проголосовало 98,7 % партийцев, за оппозицию – 1,3 %, причем троцкисты получи ли поддержку главным образом в учрежденческих и вузовских организациях.

Окончательные итоги дискуссии были подведены на XIII конференции РКП(б) 16–18 января 1924 года.

Так как сторонники Троцкого на конференции не стеснялись ни в выражениях, ни в методах полемики, то в своем заключительном слове Сталин был гораздо более резок, хотя тон речи, как и всегда, оставался внешне спокойным. Сталин еще раз очень четко изложил историю разногласий с троцкистами. В этот день – 18 января – он был явно в ударе, и его характеристики оппозиционеров стоят того, чтобы их процитировать.

– Оппозиция взяла себе за правило превозносить тов. Ленина гениальнейшим из гениальных людей. Боюсь, что похвала эта неискренняя, и тут тоже кроется стратегическая хитрость: хотят шумом о гениальности тов. Ленина прикрыть свой отход от Ленина и подчеркнуть одновременно слабость его учеников. А Сапронов, который фальшиво, фарисейски расхваливает теперь тов. Ленина, тот самый Сапронов, который имел нахальство на одном из съездов обозвать тов. Ленина «невеждой» и «олигархом»! Почему он не поддержал гениального Ленина, скажем, на X съезде, почему он в трудные минуты неизменно оказывался в противоположном лагере, если он в самом деле думает, что тов. Ленин является гениальным из гениальных? Знает ли Сапронов, что товарищ Ленин, внося на X съезд резолюцию о единстве, требующую исключения фракционеров из партии, имел в виду, между прочим, и Сапронова? Или еще: почему Преображенский не только в период брестского мира, но и впоследствии, в период профдискуссии, оказался в лагере противников гениальнейшего Ленина? Случайно ли все это? Нет ли тут некоторой закономерности?