– Могу помочь.
Недоверчиво кошусь на него.
– Что? Не доверяешь? – усмехается Гордей.
– Ты и вправду на все руки мастер. Наверное, я умру раньше, чем узнаю все твои скрытые таланты.
Когда мы входим в дом, напряжение спадает. Заварив зеленый чай со вкусом клубничного мохито, перебираемся в комнату Гордея. Протягиваю ему снимок.
– Будь осторожен, ладно? У меня нет копий.
– Хорошо.
Наши пальцы соприкасаются. Вздрагиваю, отпускаю его руку и тут же об этом жалею. Нужно было держать крепче. Между нами точно проскочила искра! Так… Перестань думать об этом. Дей слишком хорош для тебя.
Гордей фотографирует снимок камерой, что-то делает со сканером. Стараюсь к нему не лезть и снова рассматриваю стены с фотографиями.
– Твоя кожа стала чище, – замечает Дей.
Оборачиваюсь. Он все еще занят снимком.
Свежий воздух, фрукты и овощи пошли мне на пользу, как и косметика. Прыщей действительно стало меньше.
– Хм-м, – мычит Гордей.
– Что такое? – подхожу и склоняюсь к монитору.
Дей поворачивает голову. Он рассматривает мое лицо и вдруг начинает улыбаться.
– Смотри, – Гордей увеличивает фотографию.
Вглядываюсь. У папы такая же форма глаз, как у меня. И цвет.
– А это что такое? – указываю на маленькие точки на фото.
– Веснушки.
– Ой?
– Ой, – Дей встает со стула и усаживает на него меня. – Смотри в свое удовольствие.
И я смотрю на папу, минута за минутой изучая его лицо. Надо же, у него тоже были веснушки. Щупаю щеки и переносицу, будто мои веснушки от этого станут выпуклыми. За прыщами я их никогда не замечала, да и на солнце столько времени раньше не проводила.
– Вы с ним очень похожи, – Гордей выводит меня из транса.
Он уже выпил чай, а мой успел остыть. Выпиваю его в три глотка, не чувствуя вкуса.
– Мне обычно говорят обратное. Что я копия мамы.
– Есть немного. – На мой удивленный взгляд он поясняет: – Я сложил два и два и сравнил внешность этой дамы с тобой и обнаружил, что она твоя мама. Тут не надо быть Шерлоком Холмсом.
– Иногда ты слишком проницательный.
– Ты что, забыла? Я Гордей, I’m gorgeous[5]
.– Боже, – смеюсь так, что начинаю задыхаться. – Тебе не хватает одежды с этим лозунгом.
Дей раскрывает шкаф и невозмутимо достает вешалку с белой длиннющей футболкой, которую на поясе обхватывают черные буквы с той самой фразой.
– Все-все, – отмахиваюсь. – Ты великолепен, не спорю.
– Спасибо, спасибо, – раскланявшись невидимым зрителям, он возвращает мне снимок родителей. – Так что ты решила: будешь прокалывать уши или нет?
– Я подумаю.
Больше всего ненавижу делать выбор. Нет, что сегодня съесть на завтрак или что надеть – выборами не считаются. Я про те, что могут изменить не только мою жизнь, но и жизни близких.
– Тихон, я… – заглядываю к нему в мастерскую без стука.
Дяди здесь нет. Обхожу двор и застаю его у капота машины. Кажется, он меняет масло. Я не разбираюсь во всем этом, поэтому просто стою и пялюсь. Закончив, Тихон закрывает капот и берет канистру.
– Надо поговорить, – произносим мы с дядей одновременно.
Неловкая пауза повисает между нами подпиленным тросом.
– Ты первый, – отступаю.
Все равно не скажу ничего важного, да и он не ответит.
– Ты спрашивала, почему меня уволили из школы, – осторожно начинает дядя. – Пока не началась учеба, я расскажу вам с Милой обо всем. Но она услышит только сокращенную версию.
– Почему?
– Потому что многого не поймет в силу возраста.
– Она умная, – вступаюсь я.
– Я знаю, – Тихон улыбается. – Просто… давай поговорим, и ты поймешь, почему я так считаю. Только подожди, я отмою руки и переоденусь.
– Как скажешь.
И вот мы сидим в машине, разглядывая дорогу за открытыми воротами гаража. Окна чуть приоткрыты.
– Ну?
– То, что я скажу, может расстроить или даже шокировать. Но будет лучше, если ты узнаешь правду сейчас, – дядя сжимает руль.
Ерзая в кресле, он рассеянно вертит головой, поправляет зеркало заднего вида, тыкает по кнопкам радиоприемника. Начинаю уставать от игры в молчанку, когда Тихон наконец говорит:
– Ты уже поняла, что я работал учителем. Меня окружало много детей, я учил их рисованию. И однажды кто-то пустил слух, что я… трогал ученицу. Слухи дошли до родителей, потом до завуча и директора. Поскольку доказательств, кроме слов девочки, не было, на меня надавили, и я уволился по собственному желанию. Это был компромисс с директором и родителями девочки: он не хотел раздувать скандал, они, поскольку их ребенок не пострадал, желали только вышвырнуть меня подальше. Вот и вся история.
От его слов волосы на голове и руках становятся дыбом. Поглядываю на дверцу, боясь, что он закроет ее изнутри.
– Вера, ты меня боишься?
Вздрагиваю. Медленно оборачиваюсь.
– Разве я давал повод думать, что со мной что-то не так?
Эмоции притупляются, включается холодное рационализаторство. Поразмыслив, отвечаю:
– Нет.
Мы переглядываемся.
– Ты ведь правда не делал этого? – уточняю я.
– Не делал.
– Тогда кто…
Дядя разводит руками:
– Если бы я знал.
– Ирма водила нас в школу…
– Я попросил ее заняться вашим переводом. Она никак не связана с тем инцидентом, и вряд ли кто-то из родителей знает, что она моя жена.