И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе

После землетрясения в Ашхабаде выстроенной вертикали советской власти предстояло сосредоточить все усилия и ресурсы на преодолении последствий бедствия. Во время крымского землетрясения желания возглавить операцию не изъявило ни одно из ведомств центральной власти; спустя два десятилетия сталинское государство дирижировало процессом с самого начала. Впрочем, «дирижировать» и «блестяще исполнить» – понятия отнюдь не синонимичные: несмотря на затраченные усилия, советской власти так и не удалось выработать полномасштабного плана действий на случай чрезвычайных ситуаций. Конечно, правительство отдавало распоряжения и определяло параметры восстановления разрушенного города, однако существенная доля работ все равно оказалась возложена на плечи туркменской администрации. Данный аспект работы сталинской системы проливает свет на ее возможности и желание контролировать и мониторить происходящее на периферии СССР.

Итак, два идентичных геологических феномена потрясли Советский Союз с промежутком в два десятилетия. В результате обеих трагедий советское общество оказывалось перед серьезными вызовами, каждый из которых получал собственный, уникальный ответ. Но если за принятие мер после землетрясения в Крыму отвечала сугубо РСФСР, то после Второй мировой войны сталинское правительство уже с усердием продвигало тезис о дружбе народов. Оба землетрясения случились на задворках государства, и реакция на них как раз подчеркивает динамику изменений в отношениях между центром и периферией. Не менее значим компаративистский подход и для прояснения масштабов участия волонтеров в обеих ситуациях. Так, если в 1927 году добровольцы охотно отправлялись на помощь крымчанам, то в 1948 году их роль была практически незаметной. Наконец, немаловажным фактором является и движение народных масс: в посткризисный период подобные изменения выявляют сдвиги в приоритетах Советского государства, а также различия в ценностях его граждан из разных этнических регионов.

В начале сентября 1927 года в Крыму волна отдыхающих из Москвы и прочих крупных городов еще не схлынула: кто-то кутил или загорал на черноморском пляже, кто-то просто отдыхал в местном санатории – как вдруг земля под ногами зашлась в неистовом припадке. Как вспоминал потом один из тогдашних курортников, в одночасье райский морской уголок обернулся местом, где дети взрослеют до срока. Оставшиеся одиннадцать отпускных дней отдыхающие провели на улице, засыпая под сенью кипарисов, вернувшись же с моря в Москву, впервые в жизни они страшно обрадовались просто оказаться дома[55].

Несмотря на уязвимое с геополитической точки зрения расположение полуострова, советским властям потребовалось несколько недель, чтобы успокоить взволнованное население и установить хотя бы видимость порядка. В последующие годы стало фактически хорошим тоном восхвалять спокойствие и хладнокровие советских граждан перед лицом стихийных бедствий: подобное поведение расценивалось как следствие большевистского воспитания; однако же в двадцатые годы население оказалось способно лишь на панику. К примеру, вышедший на советские экраны в 1926 году нашумевший «Намус» А. И. Бек-Назарова открывался как раз кадрами разрушительного землетрясения и вызванной им паники[56]. Так что когда в 1927 грянуло реальное землетрясение, хаос уже был разлит в воздухе. Паника описывалась и в популярной литературе: уже упоминавшиеся выше герои «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова добираются до одиннадцатого стула как раз в тот момент, когда разразился первый толчок сентябрьского землетрясения. Описанное в этом всенародно любимом произведении смятение вполне соответствует воспоминаниям очевидцев [Ильф, Петров 1961: 369–371][57]. В Евпатории ходили тревожные слухи о растущем количестве жертв; местная милиция «по неизвестной причине открыла беспорядочную стрельбу в воздух», также поддавшись панике[58]. Местная газета «Красный Крым» как могла призывала читателей сохранять спокойствие, опубликовав на следующий же день правительственное сообщение, призывавшее не верить «бредовым историям и россказням» о землетрясении, подчеркивая, что ни слова правды в них нет[59]. Но пока земля под ногами ходила ходуном, «сарафанное радио» не уступало по силе воздействия всему советскому правительству.