I wanna see you be brave (СИ)

Дерек вдруг хмурит брови. Мягкость исчезает с его лица, уступая место мрачноватой тени серьёзности. Именно таким было его лицо, когда мы впервые встретились. Даже во взгляде нет разницы — сейчас он смотрит на меня так, словно видит впервые.

— Я знаю, что сделал много плохих вещей в последнее время, — говорит Дерек. — Но это потому, что у меня правда не было выбора. Я не мог дать Эрику возможность тронуть тебя хотя бы пальцем, потому что… — Дерек отрывисто вдыхает и так тяжело выдыхает, будто слова приносят ему физическую боль. — Потому что если бы ты умерла, я бы сошёл с ума. Я слишком сильно люблю девушку, которая обожает шоколадный пирог, никогда не носит юбки и красит губы невероятно яркими цветами. Я слишком сильно люблю девушку, которая пьёт со мной на спор, а потом заставляет меня тащить её до комнаты на спине. Я слишком сильно люблю девушку с самым мощным хуком справа, который я когда-либо чувствовал на себе. Я слишком сильно её люблю, чтобы потерять.

На Дереке чёрная майка, демонстрирующая его идеально сложенное тело и кусочек татуировки на груди — совсем крохотный, но достаточный для того, чтобы моя внезапно чистая, совершенно без мыслей, голова сама смогла дорисовать остальные линии и изгибы. Я протягиваю руку к воротнику майки и слегка оттягиваю его. На загорелой коже изображён паук с длинными лапками и красным пятном, по форме напоминающем песочные часы.

— Это чёрная вд… — начинаю я, но Дерек не даёт мне возможности договорить. Он накрывает мои губы своими буквально на секунду, а потом крепко обнимает.

И все мои сломанные кусочки души собираются воедино.

Утром меня будит Четыре. Он варварски расталкивает меня в бок, а потом сообщает, что пора выдвигаться. Он даёт мне время на то, чтобы собраться, но на мои вопросы почему-то не отвечает.

— Вы без меня план составили? Устраивали сбор? Что-то обсуждали? — интересуюсь я, натягивая штаны.

Четыре отрицательно качает головой.

— Тогда с чего это вдруг нам пора выдвигаться? Почему именно сейчас?

Четыре пожимает плечами. Я луплю его своей футболкой.

— Да клянусь тебе, я не знаю! — наконец окликается он. — Твой отец разбудил меня и сказал идти будить остальных.

— А где он сам?

— Что-то обсуждает с остальными старшими.

Я дёргаю плечами, мол, ясно, хотя, на самом дело, ничего не ясно. Больше вопросов не задаю, и Четыре больше ничего не говорит. Его сонное лицо, наверняка выражением усталости похожее на моё, выглядит так, словно парень действительно ничего не знает. Когда я заканчиваю со сборами и хватаю в руки автомат, мы покидаем комнату и выходим в коридор. Я ожидаю увидеть бегающий беспокойный народ, но никого здесь нет, и даже свет не горит. Все, кажется, спят.

— Кого отец просил разбудить? — шёпотом спрашиваю я.

— Меня — всех наших лихачей. Кого-то из товарищей он попросил разбудить ту комнату, где ночуют беженцы.

Мы выходим на улицу. Поначалу мне казалось, что сейчас утро, но небо ещё слишком тёмное. Наверное, часа три ночи, не больше. Там возле грузовиков нас ждёт папа, Стайлз и ещё несколько человек.

— В чём дело? — спрашиваю я.

— Сегодня Джанин собирается доводить начатое до конца, — отвечает отец. Он снимает с моего плеча автомат и кидает его в кузов грузовика.

— Откуда вы знаете?

— Калеб рассказал, — отвечает Трис. — Он работал на Джанин какое-то время.

— Под сывороткой?

— Нет. Но у него не было выбора.

Одни и те же слова, оправдывающие поступки каждого в этой войне. Сколько раз я слышала их? Уже сбилась со счёту. Но я не спорю. Лишь киваю и принимаю пистолет, протянутый отцом вместо автомата.

— Он легче, и в нём полный магазин, — поясняет он.

Ещё некоторое время подтягиваются остальные. Среди них все сбежавшие лихачи, Лу, Лора, Эрика, Прайоры, Маркус и Талия (когда она успела прибыть в Товарищество?), Дэнни. Замечаю, как Тобиас сторонится своего отца и держится ближе к Трис, и мне хочется ударить Маркуса со всей силы, чтобы он почувствовал хотя бы малую долю боли, которую причинял своему сыну.

Каждый подошедший человек получает оружие из наших запасов и одно и то же наставление.

— Сегодня наша задача — остановить Джанин. Даже если ценой вопроса будет собственная жизнь.

С отцом никто не спорит. Все лишь крепче сжимают оружие в руках и ободряюще смотрят на своих знакомых или друзей. Мой взгляд останавливается на Стайлзе. На лице брата нет и тени страха, и это пугает меня больше всего.

В грузовиках тесно, но другого выбора у нас нет. Поезд больше не ходит — приказ Джанин. Остаётся только ехать по дороге и молиться о том, что нас, каким-то чудом, не заметят.

Уилл сообщает, что из диспетчерской ведётся круглосуточное наблюдение за всем городом, и по спине пробегает холодок.

Мы точно трупы.

— В квартале альтруистов все камеры уничтожили мы с Дереком, — подаёт голос Зик. — В ту самую… ночь.

Я делаю вид, словно его слова не полоснули по свежей ране.

— Однако, патруль самой Ямы по ночам происходит вполсилы, — продолжает Уилл. — Двое у главного входа, один со стороны сетки, ещё трое по периметру до диспетчерской. При хорошей подготовке и наличии оружия, их вполне возможно вырубить.