I wish you would just be real with me (СИ)

Голос Шерлока, неожиданно тихий и хриплый, отчётливо прозвучал в тишине, наполнявшей гостиную на Бейкер-стрит последнюю пару часов. Доктор Ватсон оторвался от ноутбука и поднял глаза на спину стоявшего у окна соседа. Тот словно бы забыл, что собирался что-то сказать, продолжая смотреть на улицу, пока Джон, подождав около минуты, не уточнил: «Что?» Тогда детектив обернулся, переводя словно вобравшие весь туманный холод глаза на друга, и снова застыл на некоторое время, смотря серьёзно и напряжённо.

- Шерлок?

Глубокий вдох, Холмс на мгновение закусывает нижнюю губу, во взгляде появляется и сразу исчезает что-то странное, острое.

- Лестрейд заканчивает в семь, но наверняка задержится после работы – съезди к восьми в Скотланд-Ярд, соберите вместе материалы по делу Убийцы С Числами, я хочу взглянуть на них ещё раз.

- Шерлок, я вообще-то занят, на вечер пятницы у меня вполне конкретный план! Да и что за блажь – тревожить Грега ради дела полугодичной давности, которое…

- Джон. Мне нужны эти бумаги. Пожалуйста.

Доктор Ватсон смотрит Холмсу в глаза и уже слышит расстроенный голос Викки, усталый вздох Лестрейда, собственное невесёлое хмыканье… Потому что он опять сделает то, что хочет этот несносный социопат. Невыносимый, эгоистичный… тот, чьё одно «пожалуйста» способно перевесить перспективу свидания со всеми вытекающими. Чёртов Шерлок.

- Знаешь, а мне почти жалко. Серьёзно, играть с Шерлоком было забавно, интересно… он даже заставлял меня нервничать пару раз. Но он слишком своенравен, слишком упрям, чтобы мы могли продолжать это, ему непременно надо лезть глубже, пытаться добраться до меня, уничтожить меня, пфф… Поэтому я просто вынужден прекратить это. Рана только раззадорила его, а не заставила остановиться… значит, следующий выстрел должен быть наверняка. Всегда приходится чем-то жертвовать, милая…

Мориарти вздохнул, огорчённо скривив губы… и толкнул меня ладонью в грудь, заставив прижаться спиной к одной из четырёх колонн, украшавших зал. Дом, в который он меня привёз, был давно заброшен – некогда явно шикарный, а теперь полный скрипов пыли и паутины. Декорированные резным деревом стены, полуоблезшие обои, огромное окно, по периметру украшенное витражом, лепнина на потолке… Хрустальная люстра, покосившаяся, с порванными нитями, но всё ещё помнящая былой блеск этого места, из последних сил освещала помещение несколькими чудом уцелевшими лампами. Я стояла спиной к центру и видела отражение казавшегося чем-то нереальным, призрачным зала в окне, как в огромном чёрном зеркале. Странно, электричество в таких аварийных домах обычно отключено, а здесь всё не так, всё неправильно…

- Выйдешь, когда я скажу, запомни. Мы же не хотим испачкать твою белую маечку, верно?

Я сглотнула, продолжая вздрагивать от холода – всё же надо было озаботиться верхней одеждой… – но отвлекаясь от своих мыслей и почти физически чувствуя прикосновения, когда по груди заплясала яркая точка оптического прицела. Джим внимательно осмотрел меня снизу вверх, покачивая головой словно в такт музыке, которую слышит он один, осторожно поправил мне волосы, провёл ладонью по щеке… Я резко дёрнула головой, отстраняясь от его прикосновения, и он отошёл на шаг, склонил голову набок, не прекращая вглядываться мне в глаза.

- Он ведь даже не будет выбирать, ему и в голову не придёт выбирать, – задумчиво, словно сам с собой, пробормотал Мориарти, а затем заговорил громче, быстрее, издевательски растягивая гласные. – Ты понимаешь? Вот в чём разница, вот в чём разница между нами. Он ущербен. В нём есть дефект, и поэтому он проиграет. Он даже не будет выбирать, и не потому, что он любит тебя, или что-то в этом роде, – может быть, конечно, но. Но! Он просто не сможет допустить, чтобы погиб кто-то из-за него. Вот оно. Червоточина. Ангельский изъян.

Он снова неожиданно резко подался ко мне, всем весом прижимая меня своей грудью к колонне, с силой хватая мои руки, и это безумие в глазах так близко… Я зашипела сквозь зубы, силясь высвободиться… и он почти сразу отпустил меня, чуть отстранился, только запястья за спиной теперь были прочно стянуты чем-то.

И именно в этот момент безразличное оцепенение отступает, неожиданно душу горькой ледяной волной переполняет отчаянье. Паника захлёстывает резко, я прерывисто всхлипываю, силюсь высвободиться, но непроницаемые чёрные глаза так близко, они отнимают последнюю надежду…

Всё кончено. Всё кончено, он привёз меня сюда, чтобы убить! И он убьёт меня, Боже, я ничего не могу сделать… Всё вокруг настолько отрезвляюще реально, смерть слишком близка, слишком ощутима, чтобы я могла хоть как-то притупить животный страх, ледяными щупальцами копошащийся во внутренностях, сковывающий волю…

Джим же спокойно достал из кармана белую тряпку, что-то вроде шейного платка, вставил мне её в рот, как я ни пыталась увернуться, с силой завязал концы на затылке, спокойно и деловито, не прекращая говорить: