И жили они долго и счастливо

Кощей бросил на нее еще один недоверчивый взгляд, развязал ленту и раскрыл сверток. На холсте лежали, переливаясь серебром, два плетеных браслета.

— Это лунная пряжа, — быстро пояснила Василиса, пока он не успел задать вопрос. — Она снимает боль. Любую. Прости, что лезу не в свое дело, но я не смогла придумать ничего другого. Мне почему-то показалось, что это хорошая идея, но, наверное, я ошиблась, и сейчас я уже так не думаю… — сбивчиво закончила она, окончательно смутилась и уставилась в пол.

— Ну почему же, — вздохнул Кощей.

И сделал то, чего она никак не ожидала: взял браслеты и надел их на руки. Плетение само собой утянулось под размер запястий и почти слилось по цвету со светлой кожей. Кощей замер, разглядывая их. Василиса подняла взгляд на его лицо и не смогла расшифровать его выражение.

— Даже не проверишь? — удивленно спросила она.

— Проклясть меня в благодарность... — усмехнулся Кощей, поднял руки и покрутил перед собой, оглядывая со всех сторон. — Прекрати, ты на такое не способна. Да и потом, я уже говорил… проклятьем больше, проклятьем меньше… Что в них еще?

Василиса пожала плечами и честно ответила:

— Ничего. Только лунный свет.

Кощей снова странно взглянул на нее, и Василиса поняла, что начинает уставать от этой недосказанности.

— Правда, — нахмурилась она. — Я больше ничего не вплетала.

— Как скажешь, — не стал спорить он. — Что ж, это чудесный подарок… Спасибо?

В его интонации проскользнул вопрос, словно он не был уверен, как именно стоит благодарить, и Василиса подумала, что ему, наверное, давно никто ничего не дарил.

— Пожалуйста, — ответила она. — Я могу добраться до Конторы сама. Вызову такси.

— Нет! — рявкнул Кощей, и, словно сам растерявшись от этой вспышки и устыдившись ею, добавил мягче. — Не стоит, мне нужно отвлечься. Я сам тебя довезу. Но сначала мы пообедаем.

Василиса не стала спорить. А Кощей не стал снимать браслеты.

***

Спустя несколько лет она спросила его, что тогда случилось, и он ответил, что впервые за много сотен лет ему пришлось хоронить самому, и он оказался к этому не готов. Он был не готов к тому, что тело его друга скроет земля, заставив осознать, что это навсегда и что скорее всего он теперь надолго — очень надолго — вновь останется один. И он действительно был близок к срыву. Но Василиса взяла его за руку, и он ощутил живительное тепло, которое вернуло его к реальности. «Я с тобой», — сказала она, и он позволил себе на несколько мгновений поверить ей, и этого хватило, чтобы вернуть контроль.

Глава 9.

Повинуясь жесту, один за другим с лязгом открылись замки и засовы, и массивные дубовые двери в четыре человеческих роста распахнулись перед своим повелителем, пропуская его в сердце замка, спрятанное глубоко под землей — в его сокровищницу, в его хранилище. Кощей взмахнул рукой, и ближайшие факелы вспыхнули, озарив с десяток квадратных метров из сотен и сотен. Он огляделся, глубоко вдохнул сырой, холодный воздух, убеждаясь, что за время его отсутствия хранилище не знало иных гостей, и пошел вперед. Факелы, расставленные по всей зале, загорались при его приближении и гасли за его спиной.

Здесь не было ни серебра, ни золота, ни драгоценных камней. Такого добра у него тоже хватало, но охранялось куда хуже, и заглядывал в те комнаты Кощей раз в полсотню лет убедиться, что слуги исправно стряхивают пыль с сундуков. Здесь же на гранитных постаментах, расположенных на одинаковом расстоянии друг от друга, хранились под колпаками из горного хрусталя артефакты. Его коллекция. То, что заставляло сердце биться чаще. Кощей проходил мимо предметов и каждый одаривал своим вниманием, окидывал взглядом, гордым и алчным.

Нигде он не чувствовал себя так хорошо, как здесь.

Разве что рядом с Василисой.

Артефакты дарили ему уверенность в собственной мощи. Были доказательством его силы. Тем, что делало его абсолютно непобедимым. Здесь — в хранилище — он чувствовал себя величайшим колдуном. Но здесь всегда было холодно, и дыра в груди, образовавшаяся после того, как Чернобог, смеясь, вырвал из него душу, тянула в себя этот холод, становясь от этого все больше и больше.

А рядом с Василисой Кощей снова чувствовал себя человеком. Она дарила тепло. Согревала. Каждый раз, когда она обнимала его, когда он просто прикасался к ней, ему казалось, что все эта тысяча лет была страшным сном и что голубая искра, заточенная в перстне на его мизинце, снова вернулась на свое место. Когда они только начали встречаться, эффект сохранялся, пока длилось прикосновение. Спустя пятнадцать лет их брака ему становилось легче, стоило ей позвонить или переступить порог их дома. Ему становилось теплее, стоило подумать о ней.