И жизнью, и смертью

Через полчаса большевики покинули заседание думы — стало ясно, что договориться о единстве действий с меньшевиками и эсерами нельзя.

Вид Скобелевской площади в этот ночной час поразил Григория — она напоминала военный лагерь. Вокруг памятника дымились костры, возле них толпились люди. Где-то ржала лошадь, в небо летели искры, пугающие отражения огня плясали в окнах гостиницы «Дрезден». Дымилась походная военная кухня.

Когда Григорий подходил к Совету, от ближайшего костра ему навстречу метнулась юркая мальчишеская фигурка.

— Дядя Гриша! Я тебя давно жду! Значит, теперь настоящая революция?

— Да, Гаврош… — Григорий увидел в руке Степашки скомканную бумажку и почувствовал, как сильно и тяжело застучало сердце. — Это мне?

— Тебе, дядя Гриша.

Григорий развернул клочок бумаги, хранивший тепло мальчишеской руки, прочитал коряво написанное карандашом: «Сын».

Он не сразу понял, что они значат, эти буквы, он растерянно посмотрел на Степашку, на пламя костров, вздымавшееся за темными силуэтами людей, и только потом засмеялся неслышным счастливым смехом. Рванулся, хотел бежать туда, на Рождественский бульвар, но кто-то сзади тронул его за плечо. Оглянулся. Рядом стоял Ведерников.

— Пошли на совещание в комитет, Григорий. Опаздываем!

И, спрятав записку и потрепав Степашку по голове, Григорий шагнул в кипящую людьми сутолоку здания. Шел и, с трудом скрывая улыбку, пытался представить себе, что совсем недалеко, в комнатушке на Рождественском бульваре, шевелит розовыми ручонками его ребенок, его сын.

А в думе в эти минуты седовласый патриарх благословлял покорно склоненную плешивевшую голову Рябцева, руководителя только что созданного Комитета общественной безопасности, получившего разрешение начать военные действия в срок, который он, Рябцев, найдет подходящим.

— Да будет бог помощником тебе, сын мой, — хорошо поставленным голосом говорил в почтительной тишине патриарх. — Терновую, но благородную ношу принимаешь ты на свои плечи во имя спасения России. Завтра же во всех церквах Москвы отслужат молебен за твое здравие, испрашивая тебе благословение божие.

— Благодарю, ваше преосвященство. — Рябцев склонился перед патриархом, и глава православной церкви России со слезами на глазах перекрестил его.

35. КРОВАВОЕ УТРО

Утром на улице по-прежнему свистел порывистый, холодный ветер, трепались на афишных тумбах разноцветные бумажные клочья.

Когда Степашка прибежал к типографии «Утра России», он увидел у входа вооруженных часовых, на двери типографии краснели на дощечках сургучные печати.

Перед подъездом топтались мальчишки-газетчики, но стоявшие у ворот часовые сердито отгоняли их, говоря, что буржуазные газеты «Русское слово», «Русские ведомости», «Утро России» и «Раннее утро» закрыты Военно-революционным комитетом — номера этих газет в продажу не попадут.

— Дяденька! А «Вперед»? А «Солдат-гражданин»? — спросил Степашка, потуже запахивая тощий пиджачок.

— Меньшевики и эсеришки пока живут, — хмуро отозвался часовой, отвернувшись от ветра и стараясь высечь кресалом искру на трут, чтобы прикурить. — Этих тоже прижать бы, подпевалы буржуйские!

«Значит, действительно начинается настоящая революция, — подумал Степашка по пути в Совет. — Значит, опять будут баррикады, как рассказывают, были в пятом году!

Прогонят городского голову Руднева, прогонят командующего округом Рябцева, всех, кто заодно с буржуями. Интересно, а кто же тогда будет самый главный в Москве? Наверно, дядя Гриша и его товарищи. Ну и что, очень бы даже хорошо, они справедливые…»

Несмотря на ранний час, на площади перед Советом толпились люди. Было много солдат, но без винтовок: только мотоциклисты, дежурившие у входа, были вооружены.

На третьем этаже, в комнате, где Степашка обычно заставал Григория, было полно людей. Солдат в кургузой шинелишке, размахивая руками, кричал Ведерникову:

— Рябцев отобрал у нас и винтовки, и пулеметы, у артиллеристов офицерье сняло с орудий замки. С чем воевать будем? Так, за здорово живешь, и дадим себя перебить юнкерью проклятому?

— Не шуми! — Ведерников устало потер покрасневшие от бессонной ночи глаза. — Возьмем оружие в кремлевском арсенале. Стоят там пять рот революционного пятьдесят шестого полка, а сейчас отправили туда еще роту из сто девяносто третьего. Военно-революционный комитет назначил комиссаром по раздаче оружия Оскара Берзина, тоже из пятьдесят шестого. Будет оружие!

Прогрохотали по винтовой лестнице тяжелые сапоги, и в комнату вбежал мотоциклист в шлеме и в кожаных, с раструбами рукавицах.

Остановившись у двери, закричал:

— Юнкера окружают Кремль! Заняли Манеж! У Троицких ворот их охрана!

— Вот они, начинаются рябцевские штучки! — криво усмехнулся Георгий Голенко, член Московского комитета партии. — Эти сволочи могут уничтожить преданные нам части в самом Кремле!

Еще не успокоилось волнение, вызванное известием о юнкерах, как в коридоре послышались громкие голоса: «Приехал Ногин! Приехал! Из Питера!»