и звук, и отзвук: из разных книг

Когда, распушив хвостища,
звенят на заре леса
и каждая ветка свищет
на разные голоса,
как Мстера гудет с Мещерой
щебечущий размахай, –
что это, не пенье ль бора? –
нет, это ликует май.
Когда корабельным строем
сосновый скрипит народ,
и волны бегут по хвоям
и валят верхи вразмет,
и валятся шишки оземь,
и шум с поднебесных бездн, –
что это, не пенье ль сосен? –
нет, это еще не песнь.
Когда ж частокол скрипучий
по щиколотку в снегу
и тучи листвы колючей
как замерли на бегу,
когда не поют ни птицы,
ни ветер, но, как топор,
мороз-колотун резвится,
тогда
         запевает
                       бор…
Мы сосны, но мы как люди
стеною встаем живой,
суками –   руками –   грудью –
порукою круговой,
и если нас точит стужа
пилою и топором,
мы тянем струну всё туже,
нас валят –   а мы поем.
Неслыханна эта доля,
живительная беда –
вытягивать поневоле
мелодию в холода,
и слаженней нет артели:
пошатываясь едва,
вынянчивать в колыбели
и музыку, и слова.
А за полночь на мгновенье,
как весть, по ветвям пройдет
не шелест, не дуновенье,
но трепет, как будто Тот,
Кто в дебрях провеял белых
каким-то предвечным сном,
дыханьем Своим одел их
в безветрии ледяном.

1979

* * * («Я сойду на последней странице…»)

Я сойду на последней странице,
где березы обступят кругом,
где взлетит полуночная птица
с ветки, капли сбивая крылом.
Я войду в край боярской измены,
в ту страну, где секира и мох…
Вы до мозга костей современны,
реставраторы темных эпох.
Где он, дом? У чужого предела
откачнется в седле голова.
И лежит безымянное тело.
И в зенит прорастает трава.
Красна девица в черном платочке.
Чем помочь? Не отпишешь пером.
Это, как говорится, цветочки,
то-то ягодки будут потом!
И не слух долетит до столицы,
а глухой человеческий вздох…
Я сойду на последней странице,
где безмолвие глуше, чем мох.
Мох да молчь, но безмолвное слово
сургучу не залить, ни свинцу.
Я живу. Это право живого –
имя дать и творцу, и глупцу!

1961

* * * («Не растекаться мыслию…»)

Не растекаться мыслию
по древу –   вот уж нет! –
а состязаться с мысию
нам завещал Поэт.
Не веткою-безделкою
слова ловить в капкан,
а прыгать вольной белкою
нам завещал Боян.
Но долго ли безделицу
взять сообща в расчет?
И вот уже по деревцу
кривая мысль течет.
По древу растекается,
и шрифт на полосе
скрипит ветвями, мается,
как белка в колесе.

1970-е

Прощанье со старыми тетрадями, или Размышленья перед трескучей печью и бутылью домашнего вина в старом деревянном доме в Павловом Посаде, где автор родился