Я — «Берёза», как слышите меня?..

Взвилась над аэродромом ракета — мы вырулили на старт и пошли по очереди на взлет.

Следом взлетают истребители прикрытие из братского полка шестерка ЛаГГ-3. Подлетая к Азовскому морю, мы начали снижаться, но тут гитлеровцы открыли по нам огонь из береговой артиллерии. На моих глазах вспыхнул и горящим факелом рухнул в море самолет капитана Покровского. Мне показалось, что на какое-то мгновение наша группа даже замедлила свой полет, а затем ведомые подтянулись к ведущему, и мы опять устремились вперед, к цели.

— Господи! За что же его?.. — вырвалось у меня с детства заученное обращение к богу.

Тит Кириллович Покровский… Он пришел к нам в полк уже боевым летчиком с тремя орденами Красного Знамени. Всех удивляло назначение капитана командиром звена. «Такого летчика, и только командиром звена?» — роптали однополчане. Ведь первый орден он получил еще за бои у озера Хасан, второй — в Испании, третий — в самом начале Великой Отечественной. Иногда Кириллыч как, мы стали звать Покровского, уважительно к его возрасту, — а был он с 1910 года, старше нас всех, — забываясь, рассказывал летчикам смешные истории, якобы происходившие с ним, и мы хохотали. Но чаще он был как-то замкнут, на долгое время уходил в себя. Однажды после ужина на аэродроме около станции Поповичевская мы устроили танцы. Покровский сидел очень грустный, ни с кем не разговаривал. Тогда я подошла к нему и пригласила на вальс.

— Спасибо, Егорушка. Пойдем лучше погуляем, — сказал Кирилыч.

И мы вышли. Вечер был теплый, светила луна. Мы направились вдоль станицы, и тут капитан поведал мне свою историю. Когда его сбили в девятый раз, самолетов в полку больше не стало. Летчиков оставалось человек пять-шесть, их отправили в учебно-тренировочный авиаполк (УТАП) для переучивания на новую материальную часть. Однако и там новых самолетов не оказалось — это был конец 1941 года.

Все, без исключения, «безлошадные» пилоты рвались на фронт. Они не хотели бездействовать в такое тяжелое время для Родины, и больше всех отправки на фронт — в любой род войск — добивался Тит Покровский. Он пошел к комиссару УТАПа и высказал о наболевшем, о том, что тревожило многих. Летчик конечно погорячился, а комиссар тут же привлек его для разборки в особый отдел…

Особист повел крутой разговор с Кирилычем — как на допросе с протоколом, заносчиво, грубо. И тогда Покровский обозвал особиста бездельником, вынюхивающем среди летчиков легкую «наживу». «На доносах зарабатываешь награду, а сам скрываешься от фронта!…» — гневно говорил пилот. Особист молча застегнул папочку с неподписанным протоколом и ушел. Понятно, был сфабрикован злостный навет. Покровского арестовали, затем его судил военный трибунал и приговорил за уклонение от фронта и антисоветскую пропаганду к… расстрелу. В полку возмутились, зароптали, а летчики, еще когда только Покровского арестовали, немедленно отправились на телеграф, где уговорили молоденькую телеграфистку принять срочную телеграмму самому председателю Верховного Совета СССР. Телеграмма дошла в срок и по назначению. Покровский был реабилитирован с возвратом звания, партийного билета и наград. После всего этого ужаса Кириллыч и получил назначение в наш 805-й штурмовой авиационный полк.

… И вот Тита Кирилловича не стало. Самолет вспыхнул и навсегда ушел от нас бесстрашный летчик, честный и мужественный человек.

После гибели Покровского мы потеряли истребители прикрытия: видимо, где-то на высоте завязался воздушный бой. А через некоторое время наша группа пересекла береговую черту и выскочила не на железнодорожную станцию Салын, а на вражеский аэродром Багерово.

На стоянке под заправкой горючим выстроилось около тридцати, а то и больше двухмоторных бомбардировщиков с крестами. Навстречу нам по взлетной полосе уже взлетали «мессершмитты». Ведущий группы Павел Усов, не раздумывая долго, открыл по ним огонь.

— Бей их, гадов! — кричал в эфир Паша. И мы, его ведомые, ударили по фрицам из всего имеющегося на штурмовике оружия.

Усов поджег два «мессершмитта», не успевших взлететь, а мы строчили длинными очередями по стоянке бомбардировщиков. Прочесав аэродром, набрали высоту и тут же выскочили на станцию Салын. Сбросили бомбовый груз на эшелоны с техникой и живой силой противника и через Керченский пролив устремились домой.

Через несколько дней разведка доложила, что мы хорошо поработали на Багеровском аэродроме и на станции Салын. Поработали-то хорошо, да вот потеряли пять экипажей…

Помню механики свертывали, будто саваны, чехлы не вернувшихся из полета машин, а у меня перед глазами все стояли падающие в море и на землю мои боевые друзья… Я вылезла из кабины самолета, не снимая парашюта, шлемофона, прыгнула на землю и побежала в сторону от стоянки самолетов. Не в силах больше сдержаться, упала тогда на землю и разрыдалась…

— Вы очень устали, Егорова? — услышала вдруг над собой голос командира полка. — Отдохните, успокойтесь. Я не включил вас в следующую группу боевого вылета.

— Нет, нет, я полечу! — вскочила я. — И пожалуйста, не делайте исключений, не обижайте меня!