Я без ума от французов (СИ)

– Хорошо, – Мария кивает и снимает платок с головы, чтобы Тиерсену было лучше видно ее лицо. – Но этот облик будет непривычен тебе. В твоем мире нет таких созданий, каким была я.

И Тиерсен ждет многого, но реальность, как обычно, оказывается куда проще. Он не успевает толком заметить, как именно преображается Мария, и всего через секунду уже наблюдает ее другой , хотя сама ее суть меняется и не так сильно. Мария все такого же маленького роста, такая же хрупкая и тонкая, только кожа ее теперь светло-серая, как будто равномерно смазанная каким-то гримом, и волосы, светлые, с какой-то смесью этой серости и теплого цвета каштана, перестали виться, переплелись широкими лентами, легли на острое плечо. А глаза, карие раньше, вспыхнули темно-красным, сочным, липким, и округлые черты лица сузились, стали резкими и острыми, с тонким подбородком и высокими скулами. Но другое осталось почти тем же – и маленький нос, и сжатые темные губы-миндалинки, и узкие руки с длинными пальцами, даже платье и платок. Хотя… еще кое-что изменилось. Уши. Уши у Марии теперь такие острые и торчащие, как у рыси, разве что без кисточек на концах. И Тиерсен не удерживается, садясь.

– Можно потрогать? – спрашивает, совсем как ребенок, и Мария смеется, кивая. Он протягивает руку, касаясь, и она непроизвольно дергает ухом. Совсем как кошка. И Тиерсен прикусывает губу: конечно, ему не стоит поддаваться себе и дальше и пробовать сжать ухо в руке, но он так восхищен, что щекочет его еще, пока Мария снова не дергает им и не отклоняется.

– Извини, – Тиерсен улыбается.

– Все в порядке, – Мария видимо не сердится. – Мне понятно твое любопытство. Я говорила, что это будет непривычно тебе.

– Не так уж, на самом деле, – Тиерсен пожимает плечами. – В моей жизни столько всего происходит, что это даже как-то… перестало удивлять, наверное. По крайней мере, это не пугает. Ты все равно красивая. Пусть и необычно, но красивая, – и Мария улыбается как-то по-другому, немного странно, как будто она не ожидала этого. – А теперь покажи мне другой облик. Тот, который я видел, – вдруг резко говорит Тиерсен.

– Ты уверен?

– Я подумал, что действительно не знал тебя такой, но раз я уже когда-то видел тебя мертвой… может быть, если приглядеться внимательнее, то я вспомню что-нибудь? Из своего прошлого? Знаешь, все эти сны, в которых я видел какие-то картинки, другого себя и все такое… они остаются картинками, я не помню совсем ничего. Но если попробовать в реальности… я не знаю.

– Мы можем попробовать, – Мария задумчиво касается пола раскрытой ладонью. – Хорошо, я покажу тебе.

И она снова начинает меняться, но Тиерсен совсем уже не испытывает страха или тревоги. Одно дело – видеть такое первый раз и в кошмарном сне, другое – когда он знает, кто это. Когда они стали по-своему близки друг другу, насколько могут быть близки человек и бессмертное существо. И когда Мария поднимает на него слепой взгляд – одно веко зашито, а на месте другого засохший провал с рваным нутром – Тиерсен не вздрагивает и даже не чувствует мурашек. Только любопытство.

– А теперь можно? – он осторожно потягивается, и Мария двигается ближе к нему. И Тиерсену кажется, что хрупкая, высохшая кожа – там, где осталась – не выдержит, порвется от этого движения, но нет, только поскрипывают сухие кости, шуршат сухожилия. Тиерсен касается пальцами торчащей из порванной кожи скулы, обводит провал там, где должно быть ухо, спускается по тощей, искривленной шее и наконец касается острого, изорванного плеча.

– Нет, прости, – говорит он даже немного виновато. – Я ничего не помню.

– Тебе не за что извиняться, – Мария приоткрывает изуродованный разложением рот. – Ты не обязан был вспомнить. Хочешь еще посмотреть?

– Не думаю, что в этом есть смысл, – Тиерсен пожимает плечами, отпуская ее. Хоть он и не испытывает страха, особенно ничего приятного в том, чтобы наблюдать разложившийся и высохший труп, тоже нет.

– Тогда какой облик мне принять? – Мария спрашивает почти без интереса.

– Знаешь, за все это время я выучил только один урок. Мы такие, какие есть. И не должны быть другими, – Тиерсен говорит это довольно серьезно, и Мария кивает – дергает – своей мертвой головой. А через мгновение или совсем чуть больше снова сидит перед Тиерсеном, серокожая, с торчащими ушами. – Красивая, – Тиерсен шепчет и улыбается, накрывая ее руку своей, и Марии явно непривычно это откровенно человеческое чувство, эта человеческая эмоция, которой он делится с ней. Но так же по-человечески он просто убирает руку и ложится обратно на простыню. – Ладно, мы еще немного продвинулись в наших отношениях, это хорошо. Но уже поздно, а у меня кончились вопросы на сегодня, так что давай спать. То есть я буду спать, а ты… не знаю, что ты делаешь, когда я сплю? Ну, когда не превращаешь мои сны в кошмары?