Тиерсен открывает холодильник, достает три бутылки пива, ставит их на стол и сам садится.
– Ну что, ты действительно готова убивать людей?
– Я… я никогда не думала об этом, – Альвдис может соврать, но почему-то, глядя в эти темные глаза, думает, что стоит рискнуть ответить честно. Может быть, Тиерсен на самом деле не похож на того, кто стреляет людей десятками, дай только повод, может быть, он чем-то нравится Альвдис, может быть, что-то подсказывает ей это изнутри, словно… словно Господь действительно дает ей шанс, и она чувствует, что ложью может его испортить. – Но если бы не была готова, наверное, не была бы здесь. У меня… нет другой возможности иметь дом, иметь еду, и если вы таких берете…
– Она тоже потеряла Бога, Тиерсен, – Цицеро открывает свою бутылку ножом Альвдис.
– Тш-ш. Продолжай.
– Я… не могу долго оставаться на одном месте, это длинная история. Я и в Орийаке была проездом, даже во Франции проездом. Но это действительно длинная история, я хотела сказать не об этом. В общем… если я правильно поняла, если вы живете здесь в безопасности и уединении и можете дать мне кровать, еду и возможность не бежать больше… поверьте, я кого угодно убью за это.
– С интересом послушаю твою историю, – Тиерсен смотрит на Альвдис с любопытством. Он никак не может решить, верить ей или нет. – Так, хорошо, как раз за ужином ты мне ее и расскажешь. И можешь принять душ пока, мясо будет готово через десять минут. И еще раз извини, что сказал… – он неопределенно машет рукой. – Я найду тебе что-нибудь из одежды.
Альвдис отпивает пива и вздрагивает. Она уже очень-очень давно не принимала нормальный душ. И это, мысль о горячем мясе с тушеным картофелем, который булькает в кастрюле, холодное пиво на губах, уютный свет лампы… У Альвдис что-то екает в горле, и она торопливо поднимается.
– Спасибо, я бы действительно не отказалась от душа…
– Я покажу, – Тиерсен тоже встает и пропускает ее вперед в коридор.
Альвдис идет тихо и останавливается, когда он говорит ей, поворачивается и, чуть прикусив губу, не выдерживает, касаясь кончиками пальцев его локтя.
– Знаешь, это действительно ужасно странно, но… Вот сейчас я вымоюсь, и это будет самый прекрасный вечер в моей жизни за последние годы. И если кто-то из вас меня после этого застрелит, я все равно не пожалею, что хотела ограбить Цицеро, – она усмехается краями губ и заходит в ванную, прикрывая за собой дверь. И Тиерсен не решается уточнить, не болеет ли она чем, чтобы знать, дезинфицировать ванну потом или нет. Только вздыхает немного раздраженно и отправляется в спальню найти что-нибудь более-менее подходящее.
Когда Альвдис возвращается на кухню, она выглядит куда лучше, посвежевшая, с чуть раскрасневшейся от горячей воды кожей и влажными волосами, короткими, светлыми и растрепанными. Они с Тиерсеном почти одного роста, но его одежда ей немного велика, и она закатала рукава свободной рубашки и затянула ремень на брюках до конца. Тиерсен и Цицеро отвлекаются от негромкого разговора на итальянском, переводя на нее взгляд, и Тиерсен кивает на наполненную тарелку.
– Ты выглядишь намного лучше, – говорит он, прокручивая вилку в руке, и щекам Альвдис опять становится горячо: за последние несколько лет только один человек замечал, как она выглядит, не в ключе того, что это отталкивает. И, пожалуй, первый раз за долгое время Альвдис хоть немного чувствует себя женщиной, когда Тиерсен внимательно смотрит на нее, скользя взглядом от носков до серых глаз, и улыбается приятно.
Но поговорить за ужином так и не получается, Альвдис настолько голодна, что просто быстро глотает еду, едва запивая, чувствуя, как сводит немного пищевод. И смеется иногда с набитым ртом, потому что Цицеро рассказывает какие-то дурацкие истории, явно разряжая обстановку, пока Тиерсен молча ест, изредка улыбаясь. И только когда тарелки опустошены, Цицеро вздыхает и собирает их – он всегда моет посуду, потому что Тиерсен всегда готовит, – и ставит пепельницу на стол, открывая окно. Тиерсен смотрит на него с благодарностью, понимая, что это больше некоторое подхалимство, чтобы повлиять на его решение, но это все равно приятно. Он достает сигареты и протягивает Альвдис.
– Я не курю, – та мотает головой. – То есть обычно, это лишние траты, а я уже говорила Цицеро, я не трачу больше, чем нужно. Но сейчас бы не отказалась, – она берет сигарету, прикуривая от зажигалки Тиерсена. Еда греет изнутри, пиво чуть дало в голову, кожа такая восхитительно чистая, и терпкий дым приятно обволакивает горло. И Альвдис вдыхает его и задерживает дыхание, потому что сейчас ей так хорошо и покойно, что она хочет потянуть этот момент еще немного, понимая, что никогда не забудет его. Не успеет забыть или будет помнить очень долго, она не знает, но это отчего-то кажется уже совсем неважным.