Я без ума от французов (СИ)

– Так, здесь колбасы и белое вино, – Лодмунд заходит на кухню с ящиком и ставит его на край разделочного стола. Тиерсен скидывает каштаны в миску и отряхивает руки о передник, с любопытством подходя ближе. Конечно, Тиерсен сам делал эти колбасы, да и о том, какое вино у них есть в кладовой, он отлично осведомлен, но сверить все лишний раз не помешает. Это самому Лодмунду все равно, какое вино подавать к закускам, а какое – к мясу, а вот Тиерсен привычно читает этикетки, расставляя бутылки в каком-то ему одному ведомом порядке: у французского рождественского стола свои правила, и лучше не мешать французам их соблюдать.

– Может быть, ты отдохнешь? – спрашивает Лодмунд у Альвдис, пока Тиерсен увлеченно выстраивает целую композицию из бутылок, ловко сортируя их и меняя местами. – Ты и так весь месяц не высыпалась.

– Поставим гуся – и сразу отпущу твою Альвдис, фуа-гра займусь уже сам, – Тиерсен абсолютно доволен проделанной работой, достает из ящика колбасы и возвращает его Лодмунду. – Так, мне нужно еще несколько бутылок игристого вина, не забудь про розовое, черносливового, которое я делал, и еще ратафии… – Лодмунд смотрит на Тиерсена с явным осуждением, и тот согласно кивает: – Да, ратафия и остальное в следующий раз.

– Все в порядке, Лод, – Альвдис ловит очередной беспокойный взгляд и улыбается. – Сегодня же Рождество, как я могу оставить Тира одного? Да и готовка – это не работа. И я рада хоть чем-то заняться, лишь бы кисти больше в руках не держать, – она смеется и ставит соус на плиту.

– Кстати, вы уже упаковали свой подарок? – отвлеченно спрашивает Тиерсен, раскладывая гуся на столе. Несмотря на собственную занятость, Тиерсен не забывает напоминать другим о разных мелочах, список которых постоянно держит в голове.

– О Господи, Альвдис, конечно, мы же забыли упаковать подарок! – Лодмунд взмахивает руками и через секунду снова смотрит на Тиерсена скептично. – До вечера еще полно времени, Тир. Не паникуй.

– Я не паникую, – Тиерсен вздыхает и начинает фаршировать гусиную тушку. – Но такую красивую вещь стоит хорошо упаковать. У нас еще оставалась бумага…

– По-моему, тебе тоже не помешает отдохнуть перед вечером, – осторожно говорит Альвдис, переглянувшись с Лодмундом.

– Ты работала над ней месяц, – Тиерсен как будто ее не слушает.

– Да уж, с такой… необычной натурщицей это было трудновато, – Альвдис тихо смеется. – До сих пор не по себе, если честно, – Лодмунд бросает на нее необыкновенно нежный взгляд, но Тиерсен делает вид, что ничего не замечает.

– Но у тебя отлично получилось, несмотря на все… трудности, – Тиерсен усмехается, продолжая начинять гуся. Ему даже не приходится вспоминать – это было совсем недавно, совсем недавно он усаживал Марию в кресло и под ее смешливым, внимательным взглядом пытался со всем своим косноязычием описать ее лицо Альвдис. Мария смеялась над его словами и ядовито спрашивала, неужели ее нос действительно похож на пуговицу, а рот – на какой-то земной орех. А потом ей надоело, и она поднялась резко, откидывая платок с головы, заставив Альвдис закричать от неожиданности и бросить карандаш. И после Лодмунд, который внимательно наблюдал за происходящим, приводил Альвдис в чувство, сбивчиво ругаясь, а Мария передавала Тиерсену скупые извинения для нее. Но через несколько часов, за которые Альвдис успела не только прийти в себя, но и расспросить Тиерсена о Марии подробно, карандаш снова лег в пальцы. И теперь, больше месяца спустя, изысканный портрет маслом стоит на закрытом мольберте в спальне Лодмунда и Альвдис, готовый как раз к Рождеству.

– Я понимаю, что это было необходимо, – Альвдис мягко улыбается. Она тоже помнит кое-что, но кое-что другое. То, как через день после приезда Тиерсена из Италии она проснулась утром от совершенно истеричных криков на втором этаже. И картину, которую они с Лодмундом, раздетые и растрепанные, увидели наверху, Альвдис тоже отлично помнит. И то, как закутанный в халат Цицеро с визгливым: “Ложь! Ложь! Ложь!” резал кинжалом развешанные по стенам иконы, и то, как даже не прикрытый Тиерсен с явным усилием, кривясь от боли и едва стоя на ногах, пытался удерживать его руки. Альвдис помнит, как Тиерсен закричал на них: “Пошли вон отсюда!”, обхватывая Цицеро за шею и под грудью, сам чуть не падая. И Альвдис помнит, как они стояли под дверью – оставшийся в доме Джохар предусмотрительно поймал Элизабет на лестнице и увел завтракать – и слушали, как злые и бранные крики перешли в отчаянные, несдержанные рыдания.