Я без ума от французов (СИ)

– Уйди-уйди-уйди с Цицеро, Тиер-рсен, Тиер! Брось их всех! У тебя есть Цицеро, зачем тебе они?! И Цицеро всегда будет с тобой, не будет тебя обманывать, не будет лгать, будет делать все, что ты хочешь… – грубые пальцы скользят по пуговицам, расстегивая их, Тиерсен чувствует мокрые поцелуи по шее и между ключиц. – Мы будем убивать, будем убивать за просто так, весь мир зальем кровью, Тиерсен и Цицеро, Цицеро и Тиерсен! И никто не нужен, не нужна вера, – сколько тоски в этом, – Цицеро будет верить Тиерсену, и ничего не нужно, не нужно больше, – сколько боли.

– Цицеро, – Тиерсен берет его за плечи, отстраняя, и сглатывает тяжело. – Пожалуйста, не заставляй меня выбирать.

– Тебе и не нужно выбирать, мой милый Тиерсен, – голос мягкий, нежный, ласковый, и Тиерсен резко оборачивается на него. – Здесь слишком темно, ты не находишь? Но теперь мне хватит сил на небольшой… фокус, – пара мелких лампочек на зеркале загорается, но Тиерсен видит легкую тяжесть на лице Марии, на долю секунды.

– Что?.. – Цицеро следит за взглядом Тиерсена. – Что она здесь делает?! – сразу отталкивает его от себя, так сильно, что Тиерсен от неожиданности чуть не теряет равновесие, легко ударяясь спиной о противоположную стенку. Но Цицеро выхватывает свою беретту моментально, и Тиерсен сразу поднимает руку:

– Не смей здесь стрелять!

– Он и не будет, Тиерсен, – мягко отвечает Мария. Ее сочные красные глаза чуть поблескивают в совсем слабом свете. – Он не может, – она легко шагает вперед, и замерший Тиерсен понимает, что Цицеро и в самом деле не спускает курок, только сжимает пистолет почти отчаянно, только напряжен весь, стискивает зубы, и запястье у него начинает чуть дрожать. – Когда матери огорчают своих детей, – Мария протягивает руку, касаясь пальцев Цицеро, и Тиерсен слышит сорвавшийся болезненный вздох, видит, как дрожь идет выше, к плечу, – те очень сердятся, очень злятся, – Мария скользит ладонью по запястью, под рукав пальто, и Цицеро, кажется, начинает дрожать весь, – даже могут желать матери смерти, но никогда, никогда не убьют ее, – она проводит пальцами по руке Цицеро, и тот, всхлипнув, опускает ее медленно.

– Мне что-нибудь?.. – Тиерсен говорит негромко, но Цицеро его явно не слышит.

– Нет, – Мария за него качает головой. – Здесь он не может убежать. И не будет сопротивляться: он растратил много ненависти с первого дня. Остались только вопросы.

– Я отвечал на них, – Тиерсен хмурится, пока Мария невесомо гладит Цицеро по плечу, и тот дрожит уже крупно, хрипло вдыхая. Конечно, не ей же приходилось все это выслушивать.

– Что эти ответы, когда видишь подтверждение своими глазами, – Мария говорит отстраненно. – Ему не нужны слова. Ему нужно… увидеть.

– Действительно, а я о чем говорил весь месяц… – Тиерсен отвечает грубо, его довольно сильно раздражает, что он оказывается крайним.

– Ему нужно было пережить это и пережить одному, – холодно говорит Мария, быстро теряя к Тиерсену интерес.

– Одному? – Тиерсен возмущенно поднимает брови.

– Скажи ему, что я его прощаю, – но Мария тоже перестает слушать Тиерсена, проводя пальцами по шее Цицеро, сдвинув воротник.

– Цицеро, – Тиерсен говорит чуть громче, привлекая его внимание. Маленький итальянец не поворачивается к нему, но вздрагивает, кажется, все-таки слышит. – Она сказала… Сказала, что… – Тиерсен замечает скользнувший по нему взгляд Цицеро, требовательный, ему так хочется услышать, так не хочется отрываться, так хочется закрыться, и все это одновременно, ему так плохо сейчас, и Тиерсен чувствует это почти физически. – Сказала, что просит прощения. Просит прощения за ту ложь, которая была необходима. Она боялась испугать тебя.

– Ты отвратительный переводчик, Тиерсен Мотьер, – Мария резко поворачивает голову, но Тиерсен только пожимает плечами. Может быть, вечные существа и много знают о своих вечных вещах, но о том, как утешить одного маленького смертного, Тиерсен знает лучше всех них. И вымученный вздох, почти всхлип, сорвавшийся у Цицеро, – это первый шаг к новой вере, это, а не очередной крик. Тиерсен Мотьер не хочет выбирать никогда больше и знает кое-что о любви. И этого достаточно, чтобы солгать сейчас.

– Она бы никогда не испугала Цицеро, – шепчет маленький итальянец, вглядываясь в красные глаза. – Но она сделала ему так больно… Так часто делала больно…

– Иногда вера – это больно, – спокойно говорит Мария, и теперь Тиерсен повторяет за ней. – Но если ты захочешь, это не будет больше больно…

– …если ты позволишь мне, – Мария говорит это, зная, что тот, кому это больше всех нужно, ее не услышит, и легко касается пальцами щеки Цицеро, и мягко – губами губ.