«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов

Вошь ползет на потных лапах
по безбрежию рубах,
сукровицы сладкий запах
вошь разносит на зубах.

Вот лежит он, смерти вторя,

сокращая жизни срок,
этот серый, полный горя,
полный гноя пузырек.

Как дробинку, можно трогать,

видеть глазки, черный рот,
из подмышки взять под ноготь —
он взорвется и умрет.

Я плыву в сознанье рваном,

в тело налита жара,
а на ногте деревянном
засыхает кожура.

По моей мясистой туше

гибель верная идет,
и грызет меня, и тут же
гниду желтую кладет.

День осенний смотрит хмуро.

Тридцать девять.
Тридцать пять.
Скачет вверх температура
и срывается опять.

Дурнота, тоска и муки,

и звонки со всех сторон.
Я плыву, раскинув руки,
я — уже не я, а он.

Разве я сквозь дым и стужу

пролетаю в край огня?
Кости вылезли наружу
и царапают меня.

Из лиловой грязи мрака

лезет смерти торжество,
и заразного барака
стены стиснули его.

Вот опять сиделки-рохли

не несут ему питье,
губы сини, пересохли —
он впадает в забытье.

Да, дела непоправимы,

ждали кризиса вчера,
и блестят, как херувимы,
голубые доктора.

Неужели же, товарищ,

будешь ты лишен души,
от мельчайшей гибнешь твари,
от комочка, ото вши?

Лучше, желтая обойма,

гибель верную яви,
лучше пуля, лучше бойня —
луговина вся в крови.

Так иль сяк, в обоем разе

все равно, одно и то ж —
это враг ползет из грязи,
пуля, бомба или вошь.

Вот лежит он, смерти вторя,

сокращая жизни срок,
этот серый, полный горя,
полный гноя пузырек.

И летит, как дьявол грозный,

в кругосветный перегон,
мелом меченный, тифозный,
фиолетовый вагон.

Звезды острые, как бритвы,

небом ходят при луне.
Все в порядке.
Вошь и битвы —
мы, товарищ, на войне.

1932

«Ты шла ко мне пушистая, как вата…»