ОТСТАВ ОТ СВОЕГО ЭШЕЛОНА, МЫ УЖЕ ЕХАЛИ ДАЛЬШЕ КАК ПРОСТЫЕ НЕОРГАНИЗОВАННЫЕ ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ, И БИЛЕТЫ НУЖНО БЫЛО ДОСТАВАТЬ САМИМ.
Война сорвала со своих насиженных мест миллионы людей, и все виды транспорта были забиты до отказа. В том числе и пароходы, идущие по Волге, были переполнены пассажирами. Люди ехали не только в трюме, но и верхние палубы были забиты людьми. Мы с Фаей сидели на узлах, а тетя Маруся пыталась достать билеты. Простояв несколько часов в очереди в кассу, она так и не достала их. За это время очередь почти не продвинулась, и надежд на будущее не было почти никаких. Мы были в отчаянии и не знали, что делать дальше. Помощи ждать было не от кого. И тогда тетя Маруся решилась на отчаянный шаг. Дверь в кассу была не закрыта на замок, она открыла эту дверь, вошла в кассу и разревелась. Кассирша, похоже, была добродушной женщиной и не выгнала тетю Марусю из служебного помещения, а подробно расспросила о причине таких горьких слез. Узнав о том, что у нас дорогой умерла мать, и она, по сути дела, сама еще ребенок, истощенный блокадой, с большим животом от голода, везет двух малолетних ребятишек и уже продолжительное время не может достать билет на пароход, кассирша тут же выписала нам билет. Причем билет был не на палубу и даже не в трюм, а в отдельную каюту. Ехали мы этим пароходом очень долго и чувствовали себя в каюте как дома. Где мы доставали продукты, я уже не помню, но помню, что на пароходе была кухня, нам разрешили там готовить, и мы голодные не сидели.ПАРОХОД БЫЛ ЗАБИТ ДО ОТКАЗА. ЛЮДИ СИДЕЛИ И ЛЕЖАЛИ КАК В ТРЮМЕ, ТАК И НА ВЕРХНЕЙ ПАЛУБЕ, УКРЫВШИСЬ КАКИМИ-ТО ТРЯПКАМИ, ПАЛЬТИШКАМИ И ОДЕЯЛАМИ.
На больших пристанях стояли подолгу. С парохода что-то выгружали, потом загружали. Особенно мне запомнились две стоянки: в Казани и в Горьком.В Горьком мы причалили к пристани у моста через реку Ока. В этом месте Ока впадает в Волгу. Проехав столько дней на поезде, а теперь на пароходе, мы думали, что уехали от фронта далеко и больше не попадем под немецкие бомбы. Оказывается, очень ошибались. Только успели причалить к Горьковской пристани, как на город налетели немецкие самолеты и начали бомбить какие-то объекты. Бомбежка была сильная, если судить по количеству взрывов и зареву пожаров после нее. Но на наш пароход атак не было, и мы с него не убегали в укрытие. Хотя с опаской, но продолжали сидеть на своих местах.
Казань мне запомнилась большим количеством плетеных кулей с картошкой, которые стояли прямо на небольшой деревянной пристани. Кули были сплетены из лыка, и через небольшие щели выглядывали отдельные клубни. За много дней плавания я чувствовал себя на пароходе как дома. Облазил все закоулки от машинного отделения до капитанского мостика. Меня там уже почти все знали и не препятствовали моим прогулкам. На больших стоянках я иногда выходил на берег, и тетя Маруся не бранила меня за это. Вот и в Казани я вышел на пристань и сразу обратил внимание на кули и картошины, торчащие из них. Оглядевшись по сторонам и не увидев никого рядом, я стал раздвигать лыко в кулях, вытаскивать оттуда картофелины и заталкивать их за пазуху. Когда я набил картошкой все пространство за пазухой и заполнил карманы в штанах, откуда-то неожиданно появился мужик и кинулся меня ловить. Он долго гонял меня по пристани между кулями, каждый раз стараясь отрезать мой отход на пароход, но в какой-то момент я воспользовался его оплошностью, вскочил на трап и смешался с пассажирами парохода. Мы несколько дней варили картошку и с благодарностью вспоминали гостеприимную Казань.
За много дней плавания мы настолько привыкли к пароходу и к отдельной каюте, что, когда нам сказали, что нужно пересаживаться на другой пароход, с большой неохотой покидали гостеприимное судно. Пересадка с парохода на пароход производилась прямо на середине реки, на месте слияния Камы с Волгой. Два парохода, встав на якорь борт к борту, перекинув между собой трап, произвели пересадку пассажиров с одного парохода на другой. Наш бывший пароход пошел дальше по Волге на юг, в сторону Сталинграда, а мы с Волги перешли в реку Кама и пошли вверх по течению на Север.
Башкирия