Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени

На новом пароходе отдельной каюты нам не дали, и мы ехали в большом помещении, расположенном в носовой части. Как и на первом пароходе, народу было много, и большая часть из них – эвакуированные из Ленинграда. Сколько дней мы шли по Каме, я уже не помню, но очень хорошо помню, что, когда вечером проходили мимо населенных пунктов, не переставали удивляться, что здесь не существует никакой светомаскировки. Вечерами свет свободно выливался из окон домов на улицу. Уже много дней в небе мы не видели ни одного самолета. Вечерами люди свободно ходили по улицам, не опасаясь комендантского часа. Днем по берегу реки мирно паслись коровы. ДАЖЕ ВОЗДУХ БЫЛ НАПОЕН НЕ ГАРЬЮ И ДЫМОМ, А АРОМАТОМ ЦВЕТОВ. ТРАВ И ДУШИСТОГО СЕНА. КАЗАЛОСЬ. ЧТО ИЗ КРОМЕШНОГО АДА МЫ ВЪЕХАЛИ В РАЙСКИЙ УГОЛОК ЗЕМЛИ. О войне люди здесь знали только из газет и радио, да от раненых, которых иногда отпускали домой на побывку.

Как говорится: все имеет свое начало и конец. И наше более чем месячное путешествие подходило к концу. В конечном итоге мы причалили к пристани, которая называлась Березовка, и нам была дана команда выгружаться. Пароход пошел дальше на Молотов, а нас повели в баню отмываться после дальней дороги. Эта баня была очень похожа на блокадную. Говоря точнее, не баня, а вид людей был так же уродлив и безобразен. По сути дела, это были ходячие скелеты. Местные банщицы качали головами и цокали языками при виде ходячих дистрофиков. Так же, как и в ленинградской бане, некоторых приходилось мыть по нескольку раз. Только начнут их одевать, а они начинают поносить. Некоторых из бани выносили на руках. Одним словом, картина не очень веселая, а для местного населения даже удивительная.

Николо-Березовка, где мы выгрузились с парохода, является районным центром и имеет второе название Краснокамск. И сам район называется Краснокамским. По всей видимости, районное начальство знало заранее о нашем прибытии, и к нашему приезду уже был подготовлен гужевой транспорт с возницами и распределено, кого куда везти. Нам было объявлено, что повезут в село Никольское, что в тридцати километрах от районного центра. Погрузив свой скромный скарб в телеги и примостившись на них, мы двинулись на наше новое место жительство. Помню, погода была прекрасная, ярко светило солнце. Башкирская природа с дубовыми лесами, душистыми лугами, с небольшими многочисленными, причудливо извивающимися речушками с густо поросшими берегами, приуральские холмы, покрытые буйной зеленью, несмолкаемый птичий хор пленили нас и, словно целебный бальзам, вносили успокоение в наши израненные тела и души. Даже не верилось, что можно так спокойно, без опасения, что в любую минуту в небе появится кровожадный стервятник, сидеть в телеге, любоваться окружающей природой и дышать не дымом пожарищ, а воздухом, настоянном на целебных душистых травах. Такое чувство еще долго будет сопровождать нас повсюду.

Примерно через три или четыре часа неспешной езды показалось село Никольское. По тем временам это был довольно-таки крупный населенный пункт, примерно около сотни домов, расположенных по берегам небольшой безымянной речушки. На площади располагался большой белокаменный храм, который какое-то время еще работал, а потом его закрыли, как и многие храмы в те годы.

Коренными жителями здесь были русские, марийцы и татары, а в войну сюда были эвакуированы народы юга и юго-запада Советского Союза, и в конечном итоге образовалась настоящая сборная Союза.

Наши телеги остановились у небольшого деревянного дома, где располагался Сельский Совет. Словно по команде, вокруг нас собралась целая толпа жителей. В основном это были женщины, дети и мужчины пожилого возраста. Взрослые, глядя на нас, указывая пальцами в нашу сторону, о чем-то громко говорили, многие на непонятном для нас языке, а дети кружились вокруг наших телег и заразительно смеялись. На многих женщинах были надеты платья с пришитыми к ним копейками. Причем денег было пришито так много, что это украшение чем-то напоминало рыцарский панцирь.

Из Сельсовета вышла женщина средних лет с папиросой в зубах, поговорила почти с каждым из нас и сказала возницам, какой телеге к какому дому ехать. Потом мы узнали, что эта женщина была тоже эвакуирована из Ленинграда, но она выехала из города еще по зимней Ладоге.