Я человек эпохи Миннезанга: Стихотворения

Чтоб в цель попасть, как алкоголик в тире,
так попадать не каждому дано,
а после вновь – экрана полотно,
мельканье пятен в смутном киномире.

Ах, равновесье славное – оно

устойчиво, как глобус на рапире,
назойливо, как желтый цвет в ампире,
таинственно, как нежное руно!

И все извивы мысли, и уклоны,

и выверты тоски глубоколонной,
к чему всё это? Кто развеселил

людскую душу бредом суеверий,

развратом итальянских бухгалтерий,
кровотеченьем цензорских чернил?

V. «Кровотеченьем цензорских чернил…»

Кровотеченьем цензорских чернил
романтиков история смиряла,
душила теплотою одеяла,
так скальпель – Абеляра оскопил.

Жизнь обернулась муками Тантала,

но Воронов наш век омолодил:
вернул почтенным старцам прежний пыл,
пыл павиана или гавиала.

Преобразились все – ни дать ни взять,

юнцы! Нужна спасительная клизма,
чтоб избежать последствий катаклизма.

И всё ж постигнуть счастье – обладать!

Не думая о востроглазом сбире:
вновь поселен он на твоей квартире.

VI. «Вновь поселен он на твоей квартире…»

Вновь поселен он на твоей квартире,
не гений – нет, но разумом востер,
он руки к солнцу осени простер,
застывшему в бестрепетном надире.

Тянулся бесконечный разговор

о Гамлете, о пламенном Шекспире,
о дочерях и о безумном Лире,
о том, куда исчез былой задор.

Так мертвый генерал прильнул к лафету,

и напрягались жилы конских глав,
и тронулся лафет, заскрежетав.

Так рядовые верили в комету,

в предмет, который над вселенной плыл:
знак зодиака – гнусный крокодил.

VII. «Знак зодиака – гнусный крокодил…»

Знак зодиака – гнусный крокодил
повис над моргом имеем Мандрыки.
Неслась эпоха в громогласном рыке,
и схимник Пимен в келье захандрил.

В лазурь небес вонзились гнева пики,

Марию кроткий голубь утомил,
слетел с небес архангел Гавриил,
сей потребитель даровой клубники.

О чем ты шепчешь, юноша пустой?

О женской красоте? Постой, постой:
на заднице твоей багровый чирей!

Зря жаждешь ты неслыханных услад –

попарься в баньке и надень халат,
учась картошку поглощать в мундире!

VIII. «Учась картошку поглотать в мундире…»

Учась картошку поглотать в мундире,
учась ходить, ступая в след отцов,
учась быть скромным. Ведь, в конце концов,
порой равны гагачий пух и гири!

И твой венец светлей иных венцов

по всей земной необозримой шири, —
ты опрокинул замыслы творцов
вселенской твердокаменной псалтыри!

Опять апрель, и снова с крыш капель,

и снова в сердце вьется вешний хмель,
а что в итоге? Ничего в итоге!

И так скучны все наши монологи,

так жизни цель печальна и темна,
и потому порой мне не до сна!

IX. «И потому порой мне не до сна…»