«Я читаюсь не слева направо, по-еврейски: справа налево». Поэтика Бориса Слуцкого

Православие не в процветанье:
в ходе самых последних годов
составляет оно пропитанье
разве только крещеных жидов.

Жид крещеный, что вор прощенный —

все равно он – рецидивист,
и Христос его – извращенный,
наглый, злой, как разбойничий свист.

Но сумевший успешно выкрасть

облачения и кресты,
не умеет похитить
хоть немножечко доброты.

Жид крещеный – что конь леченый —

сколько бы ни точил он ляс,
как ни шествовал бы облаченный
в многошумный синтетик ряс,

проще с нами, просто жидами,

что давно, еще при Адаме,
не добром торговали и злом,
только фактом, только числом
[Грозовский 1996: 42].

Эти язвительные строки направлены не столько против Церкви как таковой, сколько против выкрестов. Притом что Слуцкий с первой же строки берет иронический тон, он проводит различие между краденым Христом выкрестов и подлинным Христом Церкви. В большей части стихотворения его собственный голос не слышен вообще, оно заполнено русскими поговорками о выкрестах (строки 5, 9); отсюда и слово «жид»[210]. В отличие от текста «О евреях», где просторечье использовано с иронией, здесь, в интересах интенции стихотворения, оно воспринимается всерьез. Народная мудрость ставит окончательную точку: еврей-выкрест – духовный рецидивист и нравственно недостойное существо. Он отказывается от своей идентичности (а одновременно и от представлений о нравственности и достоинстве), за что Церковь дает ему отпущение. Изменив собственной идентичности, он загрязняет собой Церковь и ведет воровскую жизнь[211]. В последней строфе Слуцкий обнажает свой полемический запал. В словах «проще с нами» звучит коллективный еврейский голос, которым и говорит поэт. Тем самым он ни больше ни меньше как произносит суждение о русско-еврейском сосуществовании и о различии между христианами и евреями: было бы проще, как в историческом, так и в метафизическом плане, если бы евреи и христиане разговаривали друг с другом из своих особых углов.

Собственное слово поэт помещает в пределы еврейства: «факт и число» описывают его конкретно-историографическую поэтику, основанную, однако, на экзегезе («еще при Адаме…»). Слуцкий создает параллелизм: простая русская мудрость, касающаяся выкрестов, которую он, русский поэт, разделяет, соответствует простому еврейскому образу жизни, в котором сохраняются достоинство и нравственная прямота. Простота Слуцкого, как всегда, сложна в своей многогранности. Да, его евреи – это купцы, но не того узнаваемого ростовщического типа, что изображен в Евангелиях. В качестве выпада и против ассимиляционизма, и против крещения его полемика звучит самобытным еврейским ответом, сформулированным в процессе активного взаимодействия с русскими дискурсами. Именно с этой позиции он и подходит к устоям христианства.

Полемика о любви