«Я читаюсь не слева направо, по-еврейски: справа налево». Поэтика Бориса Слуцкого

По иронии судьбы стихотворение-эпиграмма Слуцкого «Широко известен в узких кругах…» было опубликовано в альманахе «Тарусские страницы», одном из ярких свидетельств ослабления цензуры в период оттепели, рядом со стихами Самойлова [Слуцкий 1961: 213][267]. Сам факт, что Слуцкий решил напечатать это стихотворение, причем именно в данном сборнике, говорит о том, что он был в курсе мифотворчества Самойлова. Своим текстом Слуцкий предпринимает попытку положить предел этому мифотворчеству, вынося приватный конфликт с Самойловым на публику. Слуцкий – не слишком рьяно – отрицал, что стихотворение направлено против Самойлова; однако среди литераторов не было тайной, кто именно «широко известен в узких кругах». Сарнов поясняет:

Когда Самойлов отдал в издательство рукопись своей первой книжки, автор официального отзыва на нее (это был кто-то из «ведущих» тогдашних наших поэтов – то ли Ошанин, то ли Долматовский) начал эту свою «внутреннюю рецензию» такой фразой: «Поэт Д. Самойлов широко известен в узких кругах». И эта комическая фраза в тех самых «узких кругах» сразу стала широко известна. Быстро вошедшая в интеллигентский фольклор языковая формула эта у всех, кто ее знал, прочно ассоциировалась именно с Самойловым. Она приросла к нему, к его имени, как некий фирменный ярлык, как своего рода визитная карточка [Сарнов 2000: 309–310].

Слуцкий наделяет эту известную фразу смыслом, полностью понять который мог только сам Самойлов:

Широко известен в узких кругах,
Как модерн, старомоден,
Крепко держит в слабых руках
Тайны всех своих тягомотин.
Вот идет он, маленький, словно великое
Герцогство Люксембург.
И какая-то скрипочка в нем пиликает,
Хотя в глазах запрятан испуг.
Смотрит на меня. Жалеет меня.
Улыбочка на губах корчится.
И прикуривать даже не хочется
От его негреющего огня.

Этот стих – один из самых выразительных образцов русской эпиграмматической поэзии, который, по моему мнению, можно поставить в один ряд с эпиграммами Пушкина. Эпиграмма безжалостна и полемична, выражает непреклонность и убежденность в своей правоте. Очевидно, кто служит мишенью Слуцкого: Самойлов – творец неудобоваримых мифов, которые интересны только ему самому. То, как Слуцкий сосредотачивается на походке своего героя, напоминает читателю изображение Слуцкого Самойловым: «Он ходил, рассекая воздух». Самойлов, видимо, навязчиво комментировал походку Слуцкого; Слуцкий подхватывает и переворачивает эту деталь, создавая тем самым зашифрованный образ оппонента – детальный, подлинный и правдоподобный. Важно также помнить, что в поэтике Слуцкого походка представляет собой экзистенциальное мерило («Слепцы»); еще важнее то, что и для Слуцкого, и для Самойлова она служит демаркацией эстетики. В записи Самойлова сохранился следующий диалог со Слуцким – из него видна колоссальная разница в их мышлении. Вопрос Самойлова: «Не надоело тебе ломать строку о колено?» Ответ Слуцкого: «А тебе не надоело не спотыкаться на гладком месте?» [Самойлов 2000b: 155–156]. Опять же, для Слуцкого, что следует из «Слепцов», его спотыканье – это личный, метафизический, герменевтический и в целом еврейский признак поэтики.