Я - Даго. Я - Даго Пестователь

Легла на своем ложе княгиня Хельгунда, охваченная радостным предчувствием того, что уже вскоре, скорее быстрее, чем позднее, обнимут ее руки красавца Карака, и тогда исчезнут из ее мыслей опасения про этого странного Пестователя, очень быстро позабудет она про гниющую в озере голову Гизура, про тела Ящолта с Годоном. Испытывала она возбуждение, представляя Карака, жаждающего ее женских чар. Похоть сильно и даже болезненно пульсировала в низу живота. Хельгунда то разводила, то вновь сильно стискала бедра, ибо в подобные моменты приносило это ей облегчение, а иногда, когда удавалось ей шевелить внутренними мышцами и достаточно ладонью сжимать лоно, то, в конце концов, приходило даже полное за­вершение. Но тут вдруг услыхала она шорох под дверью спальни, и охватил ее страх. Может, это карлица Милка, согласно приказу хозяйки, вымащивает себе постель из сена и соломы? Или же это Нор, который, как и множество иных, выполняя ее приказы, пожелал за это взамен тела княгини? Этот молодой, красивый и силь­ный воин мог успокоить желания повелительницы. Но не захочет ли он впоследствии разделить княгиню и Ка­рака, сделать невозможным их соединение, ибо, если кто владеет чьим-то телом, то тут же получить и душу, но, в первую очередь, власти в Гнезде, как было это уже с Гизуром, а потом и с Годоном и Ящолтом? Не должна княгиня иметь любовника. Во всяком случае, не сейчас, когда ждет она Карака. Не может она позволить себе, чтобы Нор вступил в ее спальню и ложе.

Соскочила Хельгунда с ложа и открыла дверь. Да, это всего лишь Милка. Но сможет ли она защитить хозяйку от норманннов?

- Созови всех воинов в тронный зал, - приказала княгиня карлице.

Сама же набросила на ночную сорочку огромную шубу из бобровых шкурок, тщательно застегнула ее под шеей и, одетая подобным образом, спустилась на низ, где стоял трон Пепельноволосых. Норманннов при­шло чуть больше трех десятков, остальным же Милка либо не успела сообщить, а может они пьяными спали в своих домах под валами града. Среди пришедших был и Нор, только Хельгунда делала вид, будто не замечает его.

- Требую я, чтобы с этого дня трое из вас всегда сторожило по ночам двери моей спальни, - резко, при­казывая, заявила она. – Ведь случалось уже в прошлом, что если кто ворвался ко мне в спальню, то потом желал над другими возвышаться и править, как делали это Гизур, Ящолт и Годон. Вашим командиром я ставлю Нора, но он не вступит в мою спальню, и вы проследите за этим ради собственного же добра.

Знала Хельгунда, что это воинам понравится, хотя Нор и кусал себе пальцы от ярости. После того княгиня вернулась к себе и позвала Милку. Если бы карлица осталась возле дверей, норманнны, стерегущие спальню, тут же начали бы ее насиловать. Сама Милка по этому поводу никогда не жаловалась, но Хельгунда не желала слышать, как карлица за дверью стонет от наслаждения. Разве не достаточно была она сама возбуж­дена мыслями о Караке, чтобы еще слышать то, как другие успокаивают желания карлицы? Потому взяла ее в комнату.

Княгиня задула светильник, но заснуть не смогла. С неприятностью подумалось, что придется учиться жить без мужчины, и кто знает как долго. Милке было легче, ведь у нее имелся козел. Но то, что она с ним вы­творяла, было просто отвратительно. Какак не должен узнать, что ей ведомо о таких извращениях, и что это она защищает Милку от наказания. Завтра же прикажет выгнать козла из конюшни, и пускай Милка научится по­давлять свои желания столь же терпеливо, как и ее госпожа.

- А не боишься ли ты, Милка, что отдаваясь своему козлу, не родишь ты чего-то с рогами и копытами? – спросила она в темноте у карлицы.

- Ворожеи говорят, что петух не способен оплодотворить утку, бык – кобылу, жеребец – корову. И женщину способен оплодотворить только мужчина.

- А волки с медведями на Вороньей Горе?

- Ведь там же не настоящие волки и медведи, - отвечала та.

- Но зачем ты это делаешь? Ведь отвратительно же.

- Знаю, госпожа. Только он проникает в женщину глубже, чем мужчина.

Зачем она сказала это именно сейчас? Чтобы возбудить в Хельгунде какое-то странное, похожее на за­висть, беспокойство?

- Я запрещаю тебе это, поняла! – крикнула Хельгунда. – Откажешься от него. Не потерплю я такой га­дости при своем дворе.

Выплеснула княгиня криком свою злость на Милку и тут же заснула. Крепко заснула, так как и не услышала, как Милка покидает спальню, бесшумно обходит храпящих норманннов, что стерегут дверь в спальню Хельгунды, и спешит во двор, в конюшню. "Спрячу его, - размышляла Милка. – Укрою в посаде, где-нибудь в курятниках".

Своего черного и косматого козла держала она в той части конюшни, где стояли лошади княгини, и куда имел право доступа только один конюх. Когда хотелось карлице спариться с козлом, она допьяна упаивала этого конюха медом или же подливала в пиво маковый отвар, чтобы крепко спал ночью возле лошадей.