Я – дочь врага народа

Маленькому Алёше почти четыре месяца – бутуз! Добреет прямо на глазах, но орёт без матери – шагу не отойти.

А что со стихами? Брезжат постоянно в голове, а не вырисовываются.

Однажды мечта всё-таки выплеснулась наружу печалью. И когда-то написанные строки стали началом стихотворения:

Ничего повторять не желаю,
Ничего забывать не хочу…
Всё приемлю, но твёрдо знаю:
Мне любая беда по плечу!
Мужем бита, любовью обманута,
Умудрённая горькой нуждой…
Жизнь моя до предела натянута
Тетивою на быт тугой!
Чем коварнее зло, чем убористей,
Чем настырней рука беды,
Тем точнее и тем напористей
Метят стрелы моей мечты.
Тем точнее в неё попадаю,
Тем увереннее шепчу:
Ничего повторять не желаю,
Ничего забывать не хочу!

По сути, Лиза не кокетничает, думая таким манером о своём нынешнем положении, хотя врёт о метких стрелах…

Но ни время, ни страсти её не отупили. В ней постоянно растут и зреют понимание и напевность русского слова…

Красочный язык деревни полнит её надеждою. Она дышит им. Она купается в нём. Ныряет до самых его глубин и возносится к молитве его восторгом, живёт великой его добротой и неповторимостью…

Слова сами собой слагаются в присловья…

Это удивляет Лизу тем, что она не может понять, каким образом они выстраиваются в ней так, что проявляют собой нечто вековое, народное…

Всё это наслаивается в памяти Лизы. Никаких записей, никаких дневников…

На дворе – бабье лето! Пока время есть до копки картошки, Лиза берётся разобрать рукописи прошлых лет. Укладывает стопкою на стеллаж. Сама читает шёпотом:

Кряхчет созрани дед по-утиному,
Топоршась на пригревок окна…
Перепуталась паутинами
Золотая моя сторона…

Затем:

Люблю я осень – земную стынь,
Где зелень сосен в кострах осин,
Да сонный лепет уставших трав,
Да отблеск лета в речных глазах…

Или:

Заплясала осень по лесу,
Привязала вьюги к поясу,
Затянули небо синее
Тучи сивою холстиною…

Осень! Осень! Осень!

Октябрь приносит в дом новую волну несчастья. Остап Иванович заявляет:

– Ухожу. Совсем. До Гутьки! Вчера сына принесла! Две капли – в меня!

А на неделе по селу тревога:

– Пропал Остап Иванович!

– В больницу ни до сына, ни до Гутьки не приходит!

– Гутька ором орёт…

Лиза видит, что и со свекровью вовсе неладное творится: сядет – глаза в одну точку… Часами сидит!

А тут ещё Нинка, только не каждый час спрашивает через заплот:

– Остап Иванович не появлялся?

– Отстань ты, ради бога! – раздражается Лиза.

И снова остаётся Нинка с вопросом:

– Куда мужик подевался?!

– В сарае у нас прячется… – дерзит Лиза. – Привязалась со своим Остапом… Сходи – проверь…

– Да я так… Не злись. Свекровушка твоя, гляжу, тоже… Как пришибленная…

Лиза и без Нинки видит – свекровь не в себе!

Думает:

«С ума сойти! Неужели можно так любить… в пятьдесят-то лет?! – Удивляется: – Старуха старухой, зубы не чистит, а туда же… Прям – шекспировские страсти».

После пропажи Остапа Ивановича, на четвёртый день – воскресенье. А в понедельник село гудом загудело: нашёлся! насмерть убитый!

Уборщица, до прихода работников, решила в типографии порядок навести.

Уминает она в корзину бумажные обрезки, несёт вывалить – под навес. Там целая куча такого добра. Вытряхивает. Руками подгребает. Шлёпанец из-под обрезков выныривает. Странно! Вроде носить ещё можно… Зачем выкинули? Авось другой найдётся. Разгребает обрезки – нога! Да здоровенная! Разом сообразила – чья! И завопила…

А милиция напротив типографии… А рядом остановка автобусная. Всё правильно – центр села. И школа рядом, и клуб, и сельпо…

Народищу – махом; полная ограда набилась!

А вот и Евдокия на смену идёт…

Видит – толпа во дворе типографии. Останавливается посреди дороги, стоит, разворачивается – и в милицию.

Село к обеду уже толкует наперебой. Оказывается, дело было так:

– В среду, нет, ещё во вторник ночью… Гутьку везут в больницу – рожать.

– В четверг, паразит культяпый, у неё с утра побывал, сына признал. Днём от Дуськи собрался, ушёл…

– И тем же вечером, сволочь безрукая… Знал, что у Дуськи ночная смена. Дом-то Гутькин только что не рядом с типографией…

– Нажрался, конечно, и в одних тапочках попёрся к ней на работу…

– И зовёт Дуську – пойдём, дескать, посидим под навесом…

– Вот и посидели, выходит…

Пересуды бабьи оказались не так уж и далеки от истины.

Под навесом не только обрезки свалены. Там из-под рулонов бумаги железные стержни брошены… И старый литерный станок – на боку валяется…