Я – дочь врага народа

Потом они идут по вечернему Барабинску. Илья Денисович пытается узнать:

– Откуда ты взялась?

– Из детдома сбежала, – откровенно признается девочка.

– Что? Плохо там?

На этот вопрос он ответа не получает, но спрашивать продолжает:

– А до детдома ты чья была?

– Я? – глупо переспрашивает Лиза и, досадуя на себя, выпаливает: – Я – дочь врага народа!

– Вот как! Ты об этом всем сообщаешь?

– Не всем, – потише говорит она.

– Чем же я заслужил такое доверие?

– Вы? – уже шепчет Лиза. – Вы… Вы – как мой папа…

Майор долго молчит. Светит луна. Поскрипывает снег. Деревья в куржаке…

– Я прошу тебя, – наконец говорит Илья Денисович. – Прошу! Никому и никогда не говори об этом. Я думаю, что время твоё придёт…

Лиза последних слов не понимает, но кивает, соглашаясь.

– Ну вот, – сообщает Илья Денисович. – Пришли…

Дом его – это сени, кухня и комната. С порога кухни Илья Денисович кричит в комнату:

– Оля! Мы пришли.

– Слышу, – доносится ответное, и в кухне появляется Оля. Шаль на ней большая. Сиреневая. Волосы ото лба зачёсаны назад. На затылке собраны в узел.

Есть лица красивые, есть безобразные. А есть родные. О таком лице Лиза очень соскучилась.

Когда Оля подходит помочь ей раздеться, Лиза ловит её руку и на миг приникает щекой к ладони.

Тут же пятится к двери. Но Илья Денисович подхватывает её, приподнимает, велит:

– Стряхивай пимы!

– Две Оли, – говорит за столом Илья Денисович, – как же мне вас называть?

– Оля-маленькая, Оля-большая, – советует Оля-большая.

– Так вот, Оля-большая, – обращается он к жене. – Пока ничего не делай. Уложи её спать. А утром в баню сходите…

Лиза быстро засыпает. Но скоро просыпается, детдомовские ребята всегда настороже. Они всё слышат. Слышит и Лиза. На кухне идёт разговор.

– Ты согласна? Девка что надо!

– Конечно! – отвечает Оля. – Мы же договорились.

– Вот и отлично! – бодро говорит Илья Денисович. – А оформить усыновление – это я берусь. Ты с нею утром поговори…

Лизе очень хочется остаться. Но ей нужно в Москву! Нужно… И утром Илья Денисович с большою Олею девочку в доме не находят…

Марфутка ничейная

И опять ветер. И опять снег. И паровозный дым…

На этот раз Лизу милиция высвобождает из уголка платформы, на которой уложен сосновый кругляк.

Идёт очередная облава.

Лизу ведут через железнодорожные пути к приземистому вокзалу. На его вывеске зелёным по белому написано, что перед девочкой всё та же самая станция Татарская.

В милицейской комнате, кроме неё, пацан и девочка лет шести. Девочку спрашивает сидящий за столом дежурный:

– Как тебя звать?

– Катя. Екатерина Антоновна Жихарева.

– Умница, – хвалит её дежурный и записывает ответ. – Как в беспризорных оказалась? – спрашивает.

– Я не оказалась. Меня лечили тут. В госпитале.

Девочка показывает до того спрятанные в рукавах руки, у которых нет обеих кистей.

Дежурный кряхтит, кашляет. Хрипло осведомляется:

– Отморозила?

Катя отвечает спокойно – привыкла отвечать:

– Фашист отрубил. Он хотел мою Поварёшку убить, а я спасла.

– Поварёшка – это кто?

– Кошка.

Дежурный клонится лбом на пальцы подставленной руки. Покачивается, бормочет:

– О Господи! Твою мать!..

Потом он глубоко вдыхает, отдувается и снова спрашивает:

– А родители где?

– Маму другой немец застрелил. Она того фашиста палкой убила. А папа – лётчик! Он меня найдёт. Я уже вылечилась.

– Конечно! А то как же… А как ты здесь оказалась?

– Тётя Гуля тут живёт, у меня больше никого нету. Она раненых возит. Я из госпиталя к ней запросилась, а мне не разрешили. Отпустили погулять. А я убежала. А меня поймали.

– Понятно, – говорит дежурный. – А где раньше-то вы жили?

– В Аксае. Под Ростовом.

– Умница. Всё знаешь. Молодец!..

– А тебя как зовут? – обращается дежурный к Лизе.

– Я всё равно обману, – отвечает та.

– Дело твоё… Как хочешь. Тогда я запишу тебя Марфуткой Ничейною.

Лиза не возражает…

В детприёмнике тесно. Почти все ребята спят по двое. Лизе определили кровать вместе с Катею. Ей велено, как старшей, помогать бедняге. А то бы она прям-таки сама не догадалась! И вот уже две недели, как у Лизы нет возможности убежать. Она не в силах оставить Катю без своей помощи.

Железная дорога от детприёмника недалеко. И днем, и ночью, и теперь в сон-час Лизе навязчиво лезет в сознание стук вагонных колёс: та-та-та, та-та-та, ты-ку-да, ты-ку-да…

Катюша худенькая, беленькая, тёпленькая. Сестричка, да и только. Прижалась. Обняла Лизу культями. Спит. Огромные её глаза прикрыты синеватыми веками. Под веками быстро-быстро бегают зрачки. Паровозный гудок гудит: в пу-у-ть…

Катя вздрагивает. Садится, будто не спала. Распахнутыми глазами смотрит на Лизу и вдруг говорит:

– Папа идёт!

– Ложись. Успокойся, – пытается Лиза уговорить девочку. – Это колёса стучат, – говорит она и тут сама слышит шаги по коридору. Решительные, не женские. Всё ближе.

Дверь распахивается. На пороге лётчик!

…Прошло три дня. Впечатление немного сгладилось. Но не для Лизы. Она тоскует.

Эх, Катя! Даже не попрощалась!

В детприёмнике нет школьных занятий. Ребята целыми днями болтаются сами по себе в пределах глухого, точно тюремного двора. Ждут распределения.