Я – дочь врага народа

Ехидная Роза Вуйнич, прыщавая Валя Плесовских, вертлявая Гурьева Галя, простушка Люда Угланова и рохля Быстрикова Лиза вселены в одну комнату, поскольку прибыли из одного детдома.

Группа слесарей-сборщиков – СБ-9, а там и всё ремесленное училище (только не в первый день) узнаёт, что в числе первокурсниц имеется зассыха!

Конец августа.

По форме пришиты подворотнички на синего сатина платьях. К чёрным беретам прикреплены эмблемы – серп и молот. Петлицы рабочих бушлатов и парадных шинелей украшены металлическими буквами – РУ-14. Ноги девчат в хлопчатобумажных чулках и кирзовых ботинках…

Под надзором выбранного старосты первого сентября группа «чижиков» (так зовут ремесленников горожане) шагает в учебный корпус.

Уже выучена маршевая песня:

Мы рабочей армии резервы —
Нет преграды силе молодой!
Вперёд мы идём
И с пути не свернём!
Нас ведёт комсомол боевой!
Над о, над Обью широкой!
Над си, над синим Алтаем.
Пусть пе-есни, как пти-ицы,
Как птицы летят!
Пусть край наш любимый,
Пусть Родина знает
Про сла-авных сибирских,
Сиби-ирских ребят!..

Строем – в столовую, в баню, в кино… Второкурсники уверяют, что такая муштра – только первое полугодие.

Чем кормят в столовой? А тем, на что Господь смотрит и плачет. Утешает одно: и весь рабочий люд в эти годы не жирует.

В учебном корпусе группу встречает классный руководитель, он же математик – Наум Давыдович Субботин, который с ходу объявляет девчатам, что Наум по-еврейски значит – пацан толковый.

Похоже, он лукавит насчёт еврейского толкования своего имени, но «пацан» действительно толковый, поскольку всё училище увлечено математикой.

Предметом, но не преподавателем.

В быту Наум – человек одинокий и выглядит много старше своих двадцати шести лет, поскольку неухожен и постоянно пахнет горошницей.

А у девчат – пора любви!

Относительно же математика – эта возрастная химия ни в какую реакцию не вступает. Женское чутьё подсказывает им, что Наум – всего лишь учитель.

Ему же самому хватает месяца, чтобы вникнуть в суть каждой ученицы.

Одного не может он понять: как общаться с нестандартной Быстриковой Лизой, чтобы не оказалась она в глазах девчат и того нелепей…

Казарменный уклад общежития никому не позволяет в свободные часы находиться в спальнях. Для того имеется красный уголок. А заболел – в изолятор. Хочется побыть одному – перебьёшься!

Какие уж тут стихи?! Да и бумаги нет. И писать нечем. Домашние задания делаются в учебном корпусе – коллективно.

Лизе остаётся надеяться на память: бродит лунатиком – шепчет, шепчет…

Водят в кино, один раз в две недели. Дорога идёт мимо книжного магазина. Лиза в строю – последняя. Есть возможность улизнуть.

И вот заведующая магазином уже позволяет ей навести порядок в кладовушке.

Странная штука – счастье: для него иной раз достаточно блокнота и карандаша. Но дома карандаш нечем зачинить, приходится грызть.

Роза Вуйнич ехидная, но не подлая, Пельдуска – всякая. Заражённая в детдоме слежкой, в училище она становится хроником. Поколотить бы её, но у Лизы на девчонок никогда не поднималась рука.

А тут Пельдуска видит в красном уголке Быстрикову, которая склонилась над блокнотом. Подкрадывается со спины, читает:

Ведут уголовника,
Ведут уголовника!
А люди, как струи
По склону пологому…

– Ой-ё-о! – трубит на всё общежитие. – Стихи-и! Хи-хи-хи! Стихушка нашлась…

У Лизы было одно прозвище, «зассыха» – появляется второе. Оно доходит до ушей Наума Давыдовича.

С математикой у Лизы были крепкие отношения. Наум, никогда не вызывавший её к доске, вдруг приглашает:

– Быстрикова, умная дурочка… Прошу…

– Стихи, говорят, пишешь? – спрашивает он и признаётся: – Я тоже балуюсь. Выходит, что мы с тобою – собратья по перу? Может, прочтёшь? Ну, нет так нет… А я, позволь, проверю себя на твоём поэтическом чутье:

Ветер милый,
Не дуй мне в рыло,
Дуй мне в зад —
Я буду очень рад!

Хохот, да такой, что уборщица Зинаида Лаврентьевна заглядывает в класс.

– Шут гороховый! – оценивает Лиза выходку преподавателя и идёт на своё место.

На класс обрушивается тишина. В ней слышно, как Наум отодвигает стул, поднимается и вдруг виновато соглашается:

– Права ты, Лиза! Прости – не подумал… Но, пойми, только юмор в этой жизни чего-то стоит!

Затем садится, вновь поднимается и дополняет:

– А ещё… поэзия…

И снова садится, и снова встаёт, чтобы с уважением предложить:

– Ты уж… позволь мне, Лизонька, пригласить тебя в выходной день в оперный театр.

У всех девчат – лица вытянуты, брови – на взлёт!

…Позже Пельдуска оглашает – поход, дескать, в оперный театр затеян не Наумом, а директором училища, как лечебная процедура от придури…