В конце июня «чижики», перевалившие во второй год обучения, выезжают лагерем на отдых; определяются в загородных корпусах какого-то заштатного дома отдыха. Недалече от него ютятся среди сосен несколько убогих двориков, чьи халупы похожи на старые коровники.
Тут с поэзией куда как проще – кругом сосновый бор! Укрывайся, пиши!
Лагерные блюстители-воспитатели махнули на Лизу рукой: что с идиотки возьмёшь? Ни тебе Наумова панибратства, ни подначек Виктора Петровича… Только дятел во бору усердно поддакивает Лизиным стихам:
Зря старается дятел. Не понимает, что Лиза – на краю света. Никаким старанием до неё не достучаться… Зря, глупый, старается. И комары напрасно суетятся – укусы их Лизу не тревожат…
Но вдруг орёт ворона. Ей удаётся сбить Лизу с рифмы. Она озирается и замечает, что из-за недалёкой сосны на неё тёмной дырочкой глядит белая-белая попа.
Лизе хочется букашкой зарыться в дёрн. Она горбатится, будто и впрямь намеревается стать насекомым. Но кто-то издали кричит голосом Веньки:
– Войцех! Где ты там… обделался, что ли?
Прикрывая штанами белизну, Володька отзывается:
– Утром Славкиной каши нажрался, дурак… Живот пучит…
Направляясь в сторону голоса, Володька оборачивается – глянуть на «Славкину кашу» – и видит Лизу.
Ему бы сделать вид, что её нет. Но куда там!..
– Следишь, с-сука! – шипит он и, подхватив толстую хлыстину, идёт на приступ.
Лизе приходится поспешить. Она торопится мимо только что оставленной Войцехом сосны. Палка летит следом, но оказывается гнилой. От удара по стволу она разлетается обломками. Увернувшись от них, Лиза падает и угадывает ладонью прямо в «кашу»…
Володька уже рядом!
Не была бы Лиза Лизою, если бы тёплая слякоть оказалась вытертой о землю. Подскочив на ноги, она полной горстью вмазывает её Володьке прямо в глаза.
Дело бы не кончилось добром, но тут среди сосен заблеял известный своей бодливостью козёл. Лиза не видит, куда исчезает Володька. Сама она, перескочив прясла, через секунду стоит в чужом огороде, где ветхая бабуля уже поясняет:
– Ет Мартын! – именует она козла. – Суседкин дьявол!
А дьявол стоит по ту сторону прясел, упершись копытцами в жердину!
– Теперь ня жди, – продолжает бабуля. – Ня уберётся, покуда Михална не увядёт. В сельпо подалась, а ён выскочил идей-та… Придётся погодить…
Последние слова относятся к Лизе, и та соглашается.
– Ну, тоды… Руки-то сполосни, – велит старая. – Пойдём, что ля, чай пить…
На ходу она хвалится:
– У мяне ишо и кипяток не простыл…
В ограде под навесом печь, на плите чайник… Там же полно «суседкиных» пчёл.
– Тольки не махайся на их, тоды ня жиганут, – предупреждает бабуля.
Уже за чаем она сообщает:
– А ты мне вот на чё нужна… Бог тебя послал. Погодь – сщас вынясу…
Она идёт в избу; выносит такую же Библию, какая была в доме Игоря Васильевича – директора памятной школы. На ходу говорит:
– Я – баушка Роза… Семьи ня помню – мать родами померла. Ня знаю, какой дурак мяне Розой окрестил. – Отмахивается она от чуждого ей имени, чтобы попросить: – Ты тут вот мне почитай. Сама-то я плохо вижу… А я толковать буду… Тут ишо с ятями писано…
Всё это говорится запросто, будто рядком с нею сидит близкая родня…
Под вечер Лизе, отведавшей полную миску русских щей и огромную порцию духовности, хозяйка у знакомых прясел велит:
– Ты, девка, не заботься ни про чё… Ходи, как домой. И Мартын тя боле не тронет. Ён как собака – своих скоро признаёт. А о Войцехе даже ня думай – не твоя судьба. Ён – дурень бестолковый, а ты – искра Божья! Тольки Неба единого слухайся!..
Пока Лиза бредёт обратно в лагерь, слова нового стиха сами собой ложатся в последние строфы:
Закинутая
Второй год обучения сразу ошарашивает девчат объявлением: отныне они не слесари-сборщики группы СБ-9, а радиомонтажницы!
Проясняется, что это заказ Института ядерной физики, который недавно образован под Новосибирском, в Академгородке.
Девчата сразу чувствуют себя приближёнными к советской науке!
Как уж там девчата, а для Лизы и работа обычного телефона – тайна за семью печатями.
Усилие постичь полёт живого слова в безмерном пространстве творит короткое замыкание в её голове – и ни малейшего просвета!