Я – дочь врага народа

Даже девчата и те ожидали, что стихоплётке опять повезёт. Оттого в Лизавете зарождается мстительное озорство…

К Новому году в учебном корпусе училища решено организовать бал-маскарад. В заводском клубе Клары Цеткин напрокат берутся костюмы. Объявляется, что их раздадут тем, кто напишет на хорошо и отлично полугодовое сочинение.

Лиза уверена, что ей поставят 5 и 2 – за содержание и за орфографию.

Сочинение, как всегда, будет на обычные темы: «Твоё любимое произведение», «Твой любимый герой!» и ещё что-нибудь – свободное…

Лиза берёт свободное; ей вспоминается лето в одном из детдомов.

Троих мальчишек отправили тогда на заимку – лошадей пасти, и трёх девчонок – поливать капусту. Лизу – в их числе.

И вот – поздний вечер, костёр у реки. Из берёзового колка появляется мужик… Смурый, крепкий, бородатый. Подходит, садится на коряжину, оглядывает ребят и вдруг начинает петь! Поёт мужик Лизиной бабушки песню:

Далеко, в стране Иркут-ской,
Между двух огромных скал,
Обнесён стеной высокой
Александровский централ…
Чистота кругом, поря-адок,
Нигде травинки не найдёшь…

Будучи уже в ремеслухе, в первом году обучения, Лиза пишет о том мужике стих и теперь заканчивает им контрольное сочинение:

Ах, какой мужик-то страшный!
То ли чёрт его возил по загнеткам
И, уставши,
На корягу водрузил?

У воды огонь хлопочет —

Лижет пену с котелка…
Как ознобна тёмной ночью
Песнь чужого мужика!

Ну, давай, давай, бедовый!

Только б ночь не подвела…
Уж давно такою новой
Эта песня не была…

…Так откуда ж ты явился,

Из какого сундука?..
Только хитростью искрился
Взгляд зелёный мужика.

Кто ты?! Леший иль лесничий?..

Но мужик усы развёл,
На прощанье крякнул зычно,
Улыбнулся и… ушёл.

От Быстриковой всего ждали, но чтобы себя выразить настолько не в тему!..

Костюма ей, понятно, не дают. Но на маскарад она является ряженой… Является назло Виктору Петровичу, который в это время отвечает за группу взамен захворавшего Наума Давыдовича.

– Что с неё возьмёшь? – во время вечера сокрушается мастер перед директором училища. – Ни на какой козе не подъедешь…

Его досада вызвана тем, что Лиза является повязанной поверх рабочего платья каким-то грязным, разодранным на полоски платком – это у неё, оказывается, юбка туземки.

Киселём, что давали на ужин, она умудряется намазать ещё короткие волосы, поставить их ёжиком, чулки на лодыжках закатать каральками и, в комнатных по снегу тапочках, в разгар веселья оказаться в праздничном зале. Там она плясом врывается в круг танцующих, разгоняя собой по сторонам новогодних принцев и принцесс…

Но ряженой туземки в ней никто не признаёт. Зато до самого выхода из училища Лиза остаётся Петрушкой.

Ну вот ещё

Июль. На носу – выпускные экзамены. Выпускники группы СБ-9 – словно монеты одного достоинства. Все они – слесари, токари, электрики, радиомонтажницы. И все – третьего разряда. Сработала советская уравниловка.

– И нечего было выпендриваться, – потешается над Лизою Пельдуска, – а то… оперы, балеты ей подавай… Поглядим ещё, как ты годовое сочинение напишешь…

Лиза и сама понимает, что орфография её подведёт. В русском языке она не слышит слов, она их видит. Видит настолько живо, что написание теряет смысл. Она пером изображает, не следуя никаким правилам. У неё, как говорят художники, своя манера живописи…

И на выпускном, приступая к сочинению, она берёт свободную тему. Пишет о том, как во время войны жила у бабушки в городе Татарске, железнодорожная станция которого была узловой. Там с каждым днём всё больше появлялось инвалидов войны.

Над вечно тонущими в болотной грязи улицами городка поднимались высокие дощатые тротуары. Устроившись на них, просили милостыню искалеченные фронтовики.

Лизе хорошо помнится, как на мотив знаменитой «Мурки» у Сибторга пел всё одну и ту же песню молоденький безногий солдат:

Граж-да-не, не проходите мимо,
Рано я несчастье испытал.
Пожалейте, люди, люди, инвалида —
Я на фронте ноги потерял…

Или, следуя напеву «Раскинулось море широко», слёзно завывал полуседой воин в чёрных очках:

Война до сих пор надо мною кружи́т
Во тьме непроглядного снега,
Мой друг закадычный в могиле лежит,
А я доживаю калекой…

Тогда шестилетняя Лиза, слушая эти молитвы, хоронилась где-нибудь в сторонке и могла часами проливать безутешные слёзы.