Читаем Я – дочь врага народа полностью

Я – дочь врага народа

– От счастья вообще-то бывает такое… – прыснув, замечает некто с «полубоксом» на голове и в распахнутой рубахе на молодой, но уже волосатой груди…

А другой – молодой, но уже бородатый – просительно велит:

– Пусть ещё почитает…

Лиза покоряется, хотя успевает потерять настроение. Оттого читает совсем спокойно:

Золотая середина!Это значит – ни морщины,Это значит – ни седины…Из воды и из огняЗолотая серединаМожет вызволить меня.Только мне – дорога в гору!Только мне – стеной туман.Коль огонь, так чтобы море!А вода – чтоб океан!А не тазиком на спину,И не в зеркале – заря…Золотая середина,Ты, увы, не для меня!Мне скакать, так чтоб со стоном,Мне молиться, чтоб был Бог!А не в рамочке икона,А не в ризе скоморох!Чтоб мой маятник пружинаВечно двигала, звеня!..Золотая середина,Ты – погибель для меня!

– М-м-да! Неплохо, неплохо! – повторяет Архипыч. – Только я тут ребятам сто раз уже говорил, а теперь вынужден лично Быстрикову Елизавету спросить: кому нынче нужна ваша лирика?! «В буднях великих строек», – уточняет он, – необходима поэзия серпа и молота! Поэзия проката, поэзия проходной…

– Поэзия рабочей усталости… – с усмешкою шепчет сидящий рядом с Лизою парень с волосатой грудью.

Заглушая шёпот, Губошлёп ударяет кулаком в ладонь и сообщает:

– Только тогда, поньмаешь, вас будут публиковать!

Сидящий рядом опять довольно громко шепчет:

Твою мать, твою мать!Будут нас публиковать,Чтоб затем про ГубошлёпаУслыхала вся Европа…

Лиза, сколько помнит себя, никогда не была наивным ребёнком. И всё-таки до этих пор умудряется им оставаться! Потому простодушно произносит:

– Батюшки мои! Что это за хреновина? Выходит, что Пушкин теперь не в тему?

– При чём здесь Пушкин?! – почти злобно недоумевает Губошлёп. – Уж не себя ли ты с ним равняешь? Я тебе сразу скажу: гений из тебя не получится…

– С меня и Быстриковой хватит! – дерзит Лиза от накатившей неприязни.

– Если хватит, зачем пришла?!

– Затем, что, кроме вас, тут ещё и люди есть…

Архипыч теряется и, пожимая плечами, спрашивает ребят:

– И где только таких воспитывают?!

– В нашем государстве! – сообщает Лиза и уточняет: – Я детдомовская.

– То-то…

От весомости сказанного «то-то» Лиза взрывается, говорит пронзительно:

– Поньмай не поньмай, а на чужом хребте не въедешь в рай…

– На твоём, што ли?

– Не на моём, а на нашем…

– Ну, – сокрушается Губошлёп, – нагляделся я за двенадцать лет руководства всякого шутовства, а такого!..

– О! – мешая ему договорить, восклицает Лиза. – У меня есть – про шута. – И она смело кидается в чтение:

Я шут! Смотрю на короля,Тая сюжетную измену,Но шутовская роль меняЕщё не вывела на сцену.Не всякий запасной дурак,Страшась публично осрамиться,Напялить шутовской колпакСебе на голову решится.Но верю я, садясь за грим,Что только шут имеет правоПеред величеством самимБез опасенья молвить правду.Надёжней этой роли нет,Где б своенравье так раскрылось.Я к этой роли столько летПо дебрям времени стремилась!Отшельником, в тиши ночейСвой страх пред критикою залаЯ непокорностью своейИз прозябанья вышибала!Король!Мне лучше, чем тебе!Усердие лукавой черниНе обеспечит мне побед,Но и с подножия не свергнет!

Губошлёп дёргает головою, украшенной ухмылкою. Советует:

– Ну что ж! Попробуй опубликуй свой шедевр. Только никому не говори, что это я тебе посоветовал…

– О, Господи! Да при чём здесь публикация?! Да при чём здесь вы? Успею я ещё и в печать, и на ваше место… А вот вы на моё – фиг с маслом…

– Вы посмотрите на неё!.. Ей на моё место захотелось! Ах ты!..

– Ну давай, давай… Кто «ах я»?!

– Пошла вон!

После этого Губошлёп зеленеет и глохнет…

Лиза направляется к двери, не оборачиваясь, говорит:

– Всего доброго! До следующего занятия…