Я догоню вас на небесах (сборник)

«Эвридикой» ресторан назывался потому, что в нем в перерывах, когда замолкал оркестр и молоденькая певица переставала что-то творить под Аллу Борисовну Пугачеву, метрдотель включал голос покойной Анны Герман.

Сделав заказ, Голубев пригласил Аллу Андреевну на танец.

— Что-то вы гоните, — сказала она.

— А зачем сидеть, мучить улыбками щеки, если нам нравится танцевать. Нам нравится танцевать?

— Нравится. — Алла Андреевна тряхнула ароматными волосами, пощекотав его губы, она как раз доходила росточком ему до подбородка — Голубев был невысок — метр семьдесят. Будь он хотя бы метр восемьдесят, среди бабников своего института выбился бы на первое место.

Голубев прижал Аллу Андреевну к груди, как букет. Она и была как букет — некоторые женщины умеют превращать рабочий наряд в праздничный тем малым, что имеется у них в сумочке.

В гостиницу к нему они и не пытались пойти — поздно.

Голубев подсчитал на микрокалькуляторе, сколько по всей стране дежурит образованных людей в три смены с единственной целью — не пускать в гостиницу дам после двадцати трех.

— Сто тридцать шесть миллионов рублей в месяц без премиальных, — сказал Голубев. — За что? За то, чтобы я с женщинами ночью не спал. Днем — ради бога. Ночью — ни боже мой! Сколько на эти деньги можно построить садиков, школ, бассейнов и стадионов для ребятишек. Но почему нельзя ночью? Это, наверно, военная тайна. Секретное оружие Москвы.

— Не нужно брюзжать, — сказала Алла Андреевна. — Поцелуйте меня.

Он поцеловал ее под фонарем. Лампа раскачивалась. Их целующиеся тени выплескивались на стены домов по другую сторону улицы.

К ней они тоже идти не могли — у нее мать больная и сын маленький, Степка.

Так и улетел Борис Иванович Голубев в Ленинград.

Занялся делом. В компании с другими учеными и инженерами проектировал он подводные аппараты слежения за косяками трески. Прочные, быстроходные, вместительные — до ста ихтиологов, и неслышные. Действующие по принципу: нету-нету-нету — и тут как тут. Треска — рыба нервная. В хитро детерминированном деле подводного аппаратостроения Голубев занимался акустикой санитарно-технических блоков и выводных систем. Чтобы все было тихо. Ни слова, ни вздоха. Тишину он любил, как всякий истинный холостяк.

К тому же Голубев, конечно, обратил внимание на новую лаборантку брюнетку Ингу; у девушки было что предъявить к оплате, и позабыл Голубев Аллу Андреевну.

Брюнетка Инга прежде работала на «Ленфильме». Быстро обросла там ресницами, поклонниками в кожаных пиджаках плюс природное томное терпение, осиная талия — и готов типаж восточной красавицы. Она даже снялась в одном эпизоде. Во избежание второго эпизода уволилась. Решительно сдала экзамены на вечернее отделение в Кораблестроительный институт и устроилась в контору, где работал Голубев.

Об Инге можно было бы и не говорить, или говорить отдельно, но именно благодаря ей Голубев ощутил угрызения совести, показавшиеся ему унизительными. Сосед, восьмиклассник Бабс, тоже сыграл свою роль, но Инга была автором, закоперщицей и в итоге — жертвой.

В тот день, когда Голубев привел Ингу к себе домой в первый раз, в дверь постучал восьмиклассник Бабс и вручил ему телеграмму от Аллы Андреевны: «Буду двадцатого как условились купи обратный на двадцать третье Алла».

— Познакомься, мой сосед Бабс. Иных в его возрасте называют светлая голова, а Бабса — просто блондин, — сказал Голубев.

— Остроумно, но автор не вы, — сказал Бабс и пояснил Инге: — Мы с Борисом Ивановичем тезки. У нас даже глаза одинаковые — серые и невыразительные.

Голубев запустил в Бабса диванной подушкой.

— А как условились? — спросила Инга, прочитав телеграмму.

Голубев вспомнил, что, целуясь под фонарем, пригласил Аллу Андреевну в Ленинград.

— Это было в угаре, — сказал он. — Под воздействием вина и луны.

— Наверно, она красивая. Устрой ей свободу. Посели в хорошей гостинице. Не напрягай телом. Будь вежлив — даже изыскан. Говори комплименты. Корми в ресторане. Не рассказывай свою биографию.

— Подари смарагды. С голубиное яйцо…

— Не иронизируй — не будь жлобом. Мужиков много, а в памяти ничего — только пыхтение. Словно я Джомолунгма, а они все наверх лезут, на самую что ни на есть вершину. И как они оттуда спускаются — наверное, в виде пара…

При конторе, где работал Голубев, было маленькое бюро — три энергичные дамы. Они заказывали билеты на транспорт, занимались гостиницами, залами для конференций, проводами на пенсию и многим другим. Они и заказали для Аллы Андреевны, исключительно из симпатии к Голубеву, номер в гостинице «Россия». Большой, с мебелью, так сказать, в стиле «ретро».

— Может быть, в номер розы? — спросили они деловито.

— Может, — сказал Голубев, ощущая себя дураком. — Примите презент. Хранил для любимой. — Он вручил дамам коробку шоколадного ассорти и два червонца сверх того, что требовалось на букет.

— Мелочь, — сказала Инга. — Любовь и скупость несовместимы.

Голубев с ней согласился, хоть и не видел в этой ее апологии места для своей персоны.