Я, дракон

Великаны прятались от солнца под скалой. Они сказали, что такая подвеска еще только одна. Ну, то есть, на повозке их ведь всего двое. И две подвески. Одну стащила Эси (Эси смутилась), вторая — вот она! И отдали вторую тоже. А еще сказали, что у них в их кожурах тоже вставлена такая штука. Только ее просто так не вытащить, потому что… потому что (Эси была не очень уверена, что поняла правильно) без кожуры штука расплющится и вообще сгорит. Но обещали скоро сделать по отдельной кожуре на каждую эту самую штуку и отдать, как соберутся лететь.

Сеть вокруг летучей повозки сделалась совсем густой и сложной, после чего множество птериксов натянули постромки, и повозка дрогнула, медленно двинулась вверх. Вода, чавкнув, разжала хватку, нехотя стекая по бокам. Потом неровный блин плавно опустился на твердый берег, сеть упала.

Великаны заторопились, побежали, словно испугались, что их повозка опять куда-нибудь провалится. Что-то сделали там с краю, и образовался темный провал, будто пещера.

Эси стояла очень важная на берегу речки рядом с Рыжим и Птерикс-Мамой.

А потом великаны вышли снова, и великан-Кудрявая отдала им две блестящих коробочки, которые не выключались. Сказала, не получается без инструментов сделать такой камень, как на подвеске, чтоб выключалось. Будут все время болтать. Ну и ладно, ну и правильно, ведь теперь это скрывать ни от кого не придется! И еще сказала, скоро они обязательно вернутся и привезут много-много говорящих штук, потому что тоже хотят со всеми тут поговорить, и обидно, что пока не могут, потому что их повозка попортилась в воде, а кожура не годится, чтобы быть под таким солнцем слишком долго.

Рыжий, услышав это, повернулся к Эси, состроил особенно большие глаза и просвистел так тихо, что камень перевел шепотом:

— Интересно, а что, есть и другое солнце?

А Молчун оказался вовсе не молчун, даже наоборот. Все время что-то говорил, и говорил, и говорил, и смеялся. Шутил, наверно. Правда, до Эси шутки не доходили: видно, это были какие-то специальные великанские шутки. Но она все равно тоже смеялась, потому что ей было хорошо.

Потом оба великана собрались уходить уже совсем.

У летучей повозки тот, что повыше, Молчун, значит, обернулся, вскинул руки на прощание, совсем как человек. Потом и Кудрявая обернулась, подняла руку. И оба зашли в пещеру, которая сразу пропала.

Эси тоже вскинула руки да так и стояла, пока великаны не взлетели.

Как вдруг спохватилась, позвала Рыжего, и они поднялись в небо, чтобы подольше видеть полет чудесной повозки.

Сбросив скафандры высокой защиты, Леха и Юлька — потные, всклокоченные — облегченно перевели дыхание и тут же прилипли к мониторам: в невозможном фиолетовом небе над раскаленными багровыми горами и ослепительной рекой жидкого металла парил прекрасный оранжево-золотистый дракон, а на его спине виднелась маленькая фигурка, похожая на бесхвостую белочку в розовом платьице. Фигурка отчаянно размахивала руками.

Люди переглянулись и, не сговариваясь, помахали в ответ, как будто Эси могла их видеть.

Денис Луженский Высший императив

Я стоял на краю обрыва и смотрел, как падает Римма. С первой секунды и до последней. Их было ровно пять — этих очень долгих секунд, отделивших бездонной пропастью двадцать три года человеческой жизни от вечности небытия. У меня на глазах она боком ударилась об уступ, перевернулась в воздухе, нелепо размахивая руками, точно марионетка во власти неумелого кукловода. Падение завершилось на камнях осыпи — Римма врезалась в них спиной, ее отчаянный крик резко оборвался, и до карниза она катилась уже молча.

«Дальше — стена Провала, — от мысли веяло холодом, как от ледника. — Полсотни метров. Верная смерть.»

Мне тоже следовало закричать, завопить во всю мочь своих легких. Но я лишь вцепился взглядом в светлую фигурку, кувыркающуюся по склону, и молча ждал. Вот сейчас она перевернется в последний раз и исчезнет за каменным срезом. Вот сейчас…

Римма не перевернулась. Не исчезла. Осталась лежать на самом краю карниза — маленькая сломанная кукла в снежно-белой горнолыжной парке.

«Что она хотела мне сказать?! — билось в голове с частотой сердечного ритма. — Что-то важное! Что?!»

* * *

Мы встретили этого парня еще в лесу, у подножия горы. Сидел на своем рюкзаке, грыз травинку. Лет двадцати пяти, рослый, спортивный, на лице — легкая двухсуточная щетинистость. И впридачу, когда капюшон анорака скинул, оказался блондином. Платиновым. С гривой до плеч… Однако, внушает! Сразу подумалось о суровых северных морях и извилистых фьордах.

«Викинг» путешествовал в одиночку, но за три непогожих дня соскучился по простому человеческому общению, о чем нам со всей прямотой и заявил. Назвался Лансом, попросился в компанию. Что ж, почему бы и нет. Все мы люди, все мы понимаем, а в горах наше человеколюбие обостряется необычайно.

По крайней мере, у Риммы и Феликса, походников со стажем, дело обстоит именно так. А я не стал «пылить» и портить ребятам настроение. Ну, не глянулся мне этот случайный блондин… ничего, потерплю. Бывает.