Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Когда мы прилетели, помню, Абрамов бросил шле­мофон на землю, сел на пень (там пней, в Приютине, было много — лес был сосновый) в совершенно удру­ченном состоянии. Потому, что за это расстреляют! Ведь он ведущий группы прикрытия был, и никто не смог сообщить ни места, ни времени потери.

Прилетел командующий, такой там шум устроили!! Раза два или три летали для того, чтобы найти Хроленко, но нигде не обнаружили. Потом, через некоторое время, из какой-то части позвонили и сообщили, что отбили его у немцев. Он где-то на Неве сел подбитый, и его живого доставили на место [Судя по спискам потерь ВВС КБФ, командир 57-го шап Хроленко не терял сбитым (списанным) ни одного самолета за период январь — апрель 1943 г.].

Абрамова я охарактеризую как человека понимаю­щего. Он действительно понимал «уровень» моей под­готовки и после того случая дал мне на несколько поле­тов другого ведущего — Сашу Груздева [Груздев Александр Кузьмич (416 б/в, 36 в/б, оф. 0+8 в/п и 0+2 на земле).]. Поднимались По всей видимости, эпизод произошел 23 февраля 1943 года, когда группа Ил-2 57-го шап КБФ, прикрываемая 4 И-16 и 4 И-153 71-го иап КБФ, в 9:10—9:20 была атакована парой Ме-109 и потеряла 2 Ил-2 сбитыми (экипажи л-та Геннадия Шубладзе и сержанта Ивана Козьякова погибли) и 1 Ил-2 подбитым.

Последний сел на вынужденную посадку на Неве в районе Корчмина и, видимо, был эвакуирован. Фамилия летчика этого самолета автору пока не известна, но, судя по обстоятельствам, это и был Хроленко. При разборе боя командир группы прикрытия капитан Абрамов был персонально обвинен в потере подопечных с очень резкими опреде­лениями и формулировками. Видимо, сыграло роль то обстоятель­ство, что подобные случаи и обвинения со стороны штурмовиков в ад­рес ведущих групп непосредственного прикрытия 71-го полка Абра­мова, Батурина и Кучерявого неоднократно имели место и ранее, в период с января по февраль 1943 года (например, 11 февраля в бою с немецкими истребителями было сбито 5 и подбито 2 Ил-2). мы на прикрытие аэродрома для того, чтобы мне тре­нировку дать — строем летать и т. д. А потом Абрамов по обстановке посчитал, что лучше меня отправить на остров Лавенсаари, поскольку там больше летали на разведку... одним словом, больше тренировались. Так что под Ленинградом я успел сделать всего где-то 22 вылета, в основном на прикрытие штурмовиков.

На Лавенсаари меня перевезли на «мбрухе», сади­лись на лед. На острове тогда летали несколько летчи­ков, таких же, как я, не кончавших военного училища. Там нас вводили в строй уже не в таких сложных условиях.

В основном мы вели разведку, а также вылетали на прикрытие подводных лодок, прорывавшихся в Балтику из Финского залива. Лавенсаари сам по себе неболь­шой остров, аэродром был не более 600—800 мет­ров — построили искусственный прямо на песке — на­везли дерна, а по бокам лес. Там же, на острове, стоя­ли наши катера. Жили и спали в землянках; девчата, зенитчики, жили в палатках; где кушали, не помню, клу­ба никакого не было. Да и какой там отдых... Мы ведь все время были или около самолета, или в землянках.

На Лавенсаари я успел сделать вылетов 8—12. Как-то раз мы тройкой потопили сторожевой катер около финских берегов. Об этом тогда писали в газете «Страж Балтики» или «Летчик Балтики». Там было и про меня написано: «Последнюю атаку сделал младший лейтенант Рязанов, и катер пошел ко дну... »

Мы ходили на разведку и встретили этот катер. Ве­дущий показал — атакую. Они первые зашли, я послед­ний, а, к слову, по земле стрелял первый раз. Я вклю­чил, чтобы все четыре пулемета стреляли, и открыл огонь. Вижу, снаряды перелетают, и начал дожимать самолет, что на самом деле очень опасно. Смотрю, снаряды уже попадают по палубе — значит, нормально.

Это опять пример моей неопытности в то время. Ведь что случись, так могли просто сказать, что я от­стал от группы. Рассуждая сейчас, я, конечно, пони­маю, что это была только неопытность: ну какой дурак будет отставать на чужой территории?! Один. Зачем? Моя группа была уже далеко — я их еле-еле видел. Промазал — ну и черт с ним! Ведь в это время меня могли запросто сбить. Потом, конечно, я своих догнал. Тогда ведь как думали: раз отстал — значит, умышлен­но, побоялся чего-то.

19 апреля 1943 года рано утром мы полетели на штурмовку кораблей противника. Я держался за веду­щим, была сильная облачность. Все внимание было со­средоточено на соблюдении курса. Внезапно меня ата­ковал «мессер», и, обернувшись, я увидел его — не помню, на каком расстоянии, но этот момент я запом­нил очень хорошо. Он был очень близко, летчика я ви­дел в лицо, оно показалось мне крупным, уже немоло­дым... Я смотрел, как винт «мессершмитта» вращается все медленней и медленней — он его «прибрал», на­верное, боялся столкнуться со мной. Помню, кок винта у него был то ли желтый, то ли красный...