Сам я 1928 года рождения. Родился в Мордовии, здесь и вся моя жизнь прошла. Тогда здесь еще не было совхоза, единолично жили. Родители обыкновенные крестьяне. Так же, как и все поначалу, работали единолично, потом вступили в организованный у нас совхоз. Но этот совхоз долго не протянул, просуществовал около года. Потом его переименовали, сделали совхозом, стали выращивать свиней. Как только первые трактора получили, отец стал работать трактористом. Матери работать было некогда – нянчила восьмерых детей. Всех подняла, вот только девятый малой умер.
Я только четыре класса окончил, когда война началась. Семья большая, поэтому пришлось идти работать. Сначала работал у дедушки – помощником заведующего нефтебазой. В 41-м дед хотел уйти с работы по болезни, но директор его попросил остаться и найти помощника. Вот дед меня туда и подпихнул. Было мне в то время всего 13 лет. Дедушка дома сидит, а вместо него я бензин отпускаю, езжу на станцию, вожу керосин. Положили мне оклад, дали рабочую карточку, так я и проработал там до 1945 года.
Как война закончилась, поехал учиться на тракториста. Три месяца проучился и стал работать на тракторе. В 48-м призвали в армию. На комиссии мне сразу сказали: «Раз был трактористом, пойдешь в танковые войска!» Но вечером приехал директор совхоза Рубцов, спросил, где бы я хотел служить. И я почему-то попросился в МВД. Рубцов в свое время долго работал в военкомате, решил позвонить туда, и мою просьбу удовлетворили.
Хотя я даже понятия не имел, что такое МВД. Даже думал сначала – это не что-то, а кто-то. Лишь потом узнал, что МВД – это еще и погранвойска.
С нашего района в эту часть попали только шесть человек: я, братья Скачковы, Старов и еще один, забыл его. Со всего курса только двое солдат имели 7-летнее образование: я и Мишка Курочкин. Остальные же окончили только по четыре класса.
Когда приехали в школу, прошли комиссию. Потом прямо без конца – комиссия за комиссией. На одной из них Мишку «срезали». Учиться на сержанта его не оставили, отправили в часть. Но потом рядом служили: я на заставе, он – в комендатуре, завскладом.
По окончании школы дали мне звание младшего сержанта и направили в свою часть, на границу. Со школы, тогда говорили «с фронта», я наконец прибыл на свою 12-ю заставу. Но там и месяца не прослужил, как меня отозвали в отряд учить новобранцев. Выпустил два потока. Наш взвод занял 1-е место, а мое отделение – 2-е. В отпуск я так и не съездил…
У нас на границе было тихо, бандеровцы редко появлялись. Службу нес хорошо, спокойно. На заставе нет общих отбоев и подъемов. Все по распорядку, не так, как в школе. Как боевой расчет проведут – все, на следующие сутки вопросов нет. Один наряд идет в такое-то время, следующий его меняет, этот наряд спит. Остальные туда-сюда. Мне нравилось служить на границе.
Полтора месяца перед демобилизацией жили в лесу. Я числился в оперативной маневренной группе, и нас бросили в Ивано-Франковский район. Тогда называли Станиславщина, это сейчас уже переименовали в Ивано-Франковск. В то время самая отъявленная область была. Уже демобилизация вовсю шла, а я там еще почти два месяца по лесам бегал. К полковнику обратился: «Товарищ полковник, все мои товарищи уже демобилизовались, а я все тут торчу!» Тот смеется: «Ничего, вот поедем в Ивано-Франковск, там всех уничтожим, и после этого поедешь».
После того как демобилизовался, еще 10 лет стоял на учете. На каждую заставу, на каждый наряд в архиве хранятся записи. Не дай бог поймают какого-нибудь бандита, и он на допросе скажет, что пересек границу во время дежурства твоего наряда. Всю душу из тебя вытрясут. Только через 10 лет эти документы уничтожали, и ты мог вздохнуть спокойно.
– Где обстановка была наиболее сложной?