Я дрался с бандеровцами

Потом под Уманью попал в окружение. В октябре во время отступления был ранен. Я даже не знал, окружение это или нет. Что мы, простые пацаны, вообще могли знать? Колонна попала под обстрел, взрывы, взрывы, взрывы… Ничего особенно героического. Нас просто обстреляли, и меня чиркнуло осколком. Вырвало кусок уха, и кусок черепа до сих пор торчит шишкой. Попал в медсанбат, очнулся уже в санитарном поезде. Вот там мне было плохо – ничего не соображал. Ранение в голову, понимаете ли. Сколько на том поезде ехали, не знаю. Ехали-ехали, потеряли счет дням.

Привезли нас аж в Оренбургскую область, в город Акбулак. Но пока везли, а это недели две, наверное, я уже выздоровел. Стало немного лучше. Выписался. Из запасного полка вместе со всеми попал в роту истребителей танков. Прошли обучение, и нас всех бросили на Калининский фронт неподалеку от Ржева. Стали распределять кого куда. Первым «покупателем» оказался «тертый» пехотный капитан. И тут мой товарищ, который со мной был, Старовойтов, как сейчас помню, говорит: «Слушай, пойдем к нему в разведку. Что мы будем таскать эти тяжеленные ружья?» Я, недолго думая, согласился.

Борис Ефимович Стекляр

Это уже, считай, январь шел. Да, точно, первые числа января. Потому что 29-го я уже ходил в первый поиск. Совпало с моим днем рождения. Помню, что командиром нашего отделения был сержант-пограничник Нарижный. Очень он крепко дисциплину держал. Не дай бог у тебя не застегнуто что-то… Ну и пошла-пошла разведка. Постепенно втянулись.

– Расскажите про первый поиск.

– Да, я хотел вам это рассказать. Опять же ничего необычного. Спокойно собрались, прошли передовые… Мне говорят: «Борис, понесешь веревку». Дают эту самую веревку. Как начали подходить, нас обстреляли, и обстреляли добре! Ребята отклонились правее и вышли к дзоту. Решили не мудрить, брать прямо здесь. Повезло, что немец сидел не внутри – его «смахнули» наверху, на бруствере. И Нарижный мне: «Боря, веревку быстро!» Я хвать – нету веревки! Аж взмок. Обстрел же был. Я как положил ее рядом с собой, ну пацан же совсем, так и забыл про нее. «Боря, веревку, твою-бога-душу… Веревку!» – прямо шипит на меня. А я только: «М-м-мэ-мэ…» Н-да, такой момент…

Знаешь, у нас тогда не было сапог, мы носили ботинки с обмотками. Я раз-раз-раз-раз, обмотку снял и бросил им туда. Отошли удачно. Немца слегка помяли, но дотащили вполне целого и здорового. Нарижный потом говорит: «Ну, ничего. Ты, Боря, молодец! Спасибо, выручил. Сильно испугался?» – «Я не испугался. Все время веревку держал в руках. А как обстреляли, просто забыл, что положил ее на землю».

– Когда языка взяли, он сам бежит или его волокут?

– По-разному. Бывает, и сам идет, бывает, что и тащат. Уже потом, когда я стал взводным, солдат Клязьмин сшил из трофейных немецких палаток что-то вроде смирительной рубашки – такой балахон с длинными рукавами. Вообще, этот Клязьмин боевой был, да еще и умелец. Он два таких мешка пошил. Потом другие группы по нашему образцу начали делать. Это было здорово. Накидываешь, завязываешь – и пошел вперед. Хе-хе, вернее назад. Тащить, опять же, удобно. Язык ведь не всегда может идти: бывает, он ранен или оглушен, а бывает такой, что и не хочет, приходится подкалывать ножом. И так все время, будем брать языка, не будем, балахон всегда с собой. Это давало нам большие возможности. Потом многие оценили.

– Вас как-то отметили за того языка?

– Нет. Под Ржевом такая кутерьма была, что не до наград. Награждали уже потом, в 43-м, когда я стал старшиной, командиром взвода. Вот тогда и получил первые награды: «За отвагу», «За боевые заслуги».

– Опишите неудачный поиск.

– Что там описывать? Не смогли пройти. Только сунешься – стрельба или мины. Все, отход. Так вот, чтобы на рожон не лезли. У нас было три отделения. Соблюдалась очередность: допустим, сегодня одно отделение, завтра другое. Ходили разным составом: и по четыре человека, и по восемь. Потом я ввел двенадцать. Использование крупных групп приносило результат. Если ты немца спеленал в балахон, его же надо тащить. Чтобы это сделать быстрее, постоянно сменялись. Вперед обычно выдвигали передовой дозор. Это обязательно! Я всегда шел после передового дозора. А когда отходили, на всякий случай шел самый последний. Мало ли ранят кого или еще что… Вообще, текучка тогда была еще та. Раненых увозили, и они назад не возвращались.

– Как в 42-м подбирали людей в разведку?

– Никак не подбирали. Желающий – он и есть желающий. Кто желает в разведку – шаг вперед. Вот и весь подбор. Новичков особенно крепко готовил сержант. К нам попадало много спортсменов, боевые ребята. Даже один боксер был… нет, не запомнил имя. Его ранило, и он к нам больше не вернулся. Под Ржевом шли тяжелые бои. Собственно, я тоже долго не продержался. Меня снова ранило 23 мая 1942 года.