Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою

Мы же все время воевали и через каждые два-три дня штурмовали одну проклятую высоту. Февраль, снег, холодно, земля в воронках, в которых ты справляешь свои надобности. Хорошо помню, как однажды сунулся по надобности в одну воронку, а там уже сидела Вера Макаренко, наш санинструктор, как говорится, заняла оборону. И она мне говорит: «Спина к спине, Ваня, сядем. Ничего, мы свои». Жили там дружно. В итоге на плацдарме накопилось прилично войск. Немцы каждый день бросали нам листовки с призывом сдаваться в плен, но они не имели никакого эффекта на морских пехотинцев. Наконец, впереди было 20 апреля, день рождения Адольфа Гитлера, и за неделю до этой даты у нас появились листовки о том, что фюрер в честь своего дня рождения гарантирует всем нам жизнь, если мы сдадим плацдарм немецким войскам. И вот 16 апреля нам дали день на раздумье, а 17 апреля 1943 года началось сильнейшее контрнаступление противника. Немцы всегда воевали по науке и не занимались безобразием, в восемь часов завтрак – значит, завтрак, никакой войны. А это уже апрель месяц, птички поют, на деревьях листики появляются. Немцы же позавтракали, и тут солнце закрыли немецкие самолеты, в которых я как дальномерщик без труда узнал пикирующие бомбардировщики «юнкерсы-87». Наши летят тройками, а немцы атаковали «ключом» одним за одним. Пикируют все по очереди, каждый бросает бомбы, при этом они включают сирены, жуткие завывания которых оказывают сильное психологическое воздействие. Ужасно было. Причем я считал их сначала, но вскоре сбился со счета, потому что со стороны Анапы постоянно прилетали и улетали все новые и новые самолеты. Через два часа не осталось ни кустика, ни листочка, ни птички. А что делают немцы? У нас во всем батальоне не было сигнальной ракеты, а у них на каждое отделение имелась своя ракетница, поэтому они пускали зеленые ракеты, чтобы немецкие летчики по ошибке их не пробомбили. Тогда мы ползем к ним поближе и попадаем в прибрежную полосу под защитой немцев. Это нам очень помогло, ведь кто попал в этот налет авиации, был либо убит, либо ранен. И через два часа после начала авианалета немцы с засученными рукавами пошли в атаку. Во весь рост, они считали, что ничего живого на наших позициях уже не осталось. Они по-своему что-то говорят, мы кричим в ответ: «Полундра, тудыт-твою-мать!» Наши соседи пехота орут: «Ура!» А враги в ответ что-то по-своему кричат. Мы в атаку любим бежать, немцы же шли спокойно, причем стреляли исключительно трассирующими пулями, зелеными, красными или синими. Били ими и пулеметы, и автоматы, и карабины. Атака происходила в первой половине дня, так что трассирующая стрельба была не особенно заметна, а вот когда ты шел в ночную атаку, то тогда складывалось такое впечатление, что на тебя летит сноп искр. Фейерверк настоящий, и кажется, что все пули до единой летят в тебя. В этот же раз мы молчим, расстояние до врага становится все ближе и ближе. Рядом со мной находился командир нашего 305-го отдельного батальона морской пехоты старший лейтенант Борисенко, по его приказу мы открыли огонь, сначала одиночные выстрелы, потом мы ощетинились на врага залпами, и тут наш пулемет «максим» по приказу комбата как чесанул по немцам, что ужас. И положил их столько, что слава тебе господи. Немцы залегли, потом их командиры заругали солдат, они снова поднялись в атаку. И пошли во второй раз, большой лавиной. Снова пулемет как чесанул, что страх один, наш станковый пулемет «максим» в обороне был самым грозным оружием во время войны. И вдруг он замолчал, Борисенко орет: «Мать-перемать, пулемет, пулемет! Медсестра, почему «максим» молчит, чего ты чухаешься, иди проверь, в чем дело». А санинструктором у нас была девушка Клава из Кубани, все наши девочки были невоеннообязанными, шли в армию добровольцами по призыву райкома комсомола. Они шли в райком комсомола и получали путевку, по которой их в военкомате призывали в армию. Им было по семнадцать лет, а то и по шестнадцать. Клава подползла к позиции, а пулеметчик был убит, так она как уцепилась в гашетку «максима» и стреляла до тех пор, пока не закончилась пулеметная лента. Немцы залегли, санинструктор сделала нам погоду при отражении их атаки. И после боя комбат спрашивает, кого назначить пулеметчиком, а все морские пехотинцы говорят: «Как кого? Вот же Клава есть!» Ее назначили пулеметчиком. Потом убило командира пулеметного отделения, и ее поставили на его место. 17 апреля 1943 года стал тяжелейшим днем на Малой земле, у меня было побито огромное множество комсомольцев. Дальше стало еще тяжелее, 19 апреля вызывает нас с Гридинским к себе старший лейтенант Борисенко и говорит: «Братцы, надо идти к берегу, может быть, вы там найдете пусть одного, двоих, троих ребят, способных держать винтовку. И приведите их к нам. Нас осталось тридцать пять человек во всем батальоне». Людей действительно не было. Мы пошли туда, а целый день мы, конечно же, ничего не пили и не ели, ведь бои шли бесконечные, немцы твердо решили, не считаясь ни с какими потерями, сбросить нас в море. Прошлой ночью кто-то из тыловиков привез питание, на одного человека выдавали огромную булку хлеба и двухкилограммовую банку тушенки, такие огромные потери были. И что мне запомнилось – в шапку высыпали целую горсть чернослива. А так как там земля каменистая, то я себе с парторгом, который в трех метрах от меня себе конуру вырыл, смог сделать примерно по пояс в глубину ямку, и то в нее не укрыться. Это не окоп. Когда мы пошли на берег, мне не захотелось таскать с собой шинель, я оставил ее в своей ямке, взяв только винтовку, а Гридинский – автомат. Там же оставил свой чернослив, банку тушенки и хлеб. Ночь была ясная и лунная, мы набрали немного тыловиков и привели в батальон в качестве подкрепления. Вернулись примерно через час. Я начал искать свое место, смотрю, что-то блестит, поднял – жестянка, чувствую, что тушенкой пахнет, и начал разгребать. Вот судьба. Оказалось, что в мой окопчик произошло прямое попадание снаряда – если бы я там сидел, то все, погиб бы. Когда достал шинель оттуда, она была вся изрешечена осколками. Утром начался бой, меня ранило. Сквозное ранение левой руки, пуля прошла через всю руку.