Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою

После выздоровления меня назначили командиром запасной стрелковой роты, обслуживающей этот госпиталь. Но мне такая служба быстренько надоела, и я начал проситься на фронт. Тогда меня направили в Вологду, где я пробыл несколько дней, после чего получил направление в Архангельск, в котором располагалось отделение курсов «Выстрел», эвакуированных из Солнечногорска Московской области в город Кыштым Челябинской области. Но филиал курсов находился в Архангельске, и я там четыре месяца проходил переподготовку на командира роты автоматчиков. Оттуда меня направили в 21-ю армию, которая стояла на направлении к Смоленску. Стал командиром маршевой роты, а потом в беседе проговорился, что был ординарцем начальника особого отдела, и тогда меня назначили армейским военным дознавателем. Был такой случай – в той самой роте, которой я недолго командовал, произошло ЧП. Один узбек отрубил себе два пальца на левой руке. И вот меня послали расследовать этот случай, как это произошло. Оказалось, что два красноармейца пилили чурбаки, и один из них секанул себе по руке, один палец отрубил полностью, а второй висел на коже. Первую помощь узбеку оказывала женщина-военфельдшер, я ее спрашиваю: «Каков был характер ранений, когда вы ему оказывали помощь?» Но выяснилось, что она не переносит вида крови. Так что его направили в госпиталь, что называется. По горячим следам выяснить ничего существенного не удалось, и дело вел уже следователь. Я присутствовал на допросе, видел, что следователь добивался у узбека информации о том, что он хотел сделать этим членовредительством. Тот объясняет, что хотел «мало-мало» в госпитале побыть. Это, считай, самострел, впереди трибунал. И следователь ему говорит: «Как был ты узбеком, так им и останешься. Зачем же ты рубил два пальца на левой руке? На курок-то ты нажимаешь правой!» Но я думаю, что узбек не хотел самострелом заниматься, он просто думал в госпиталь попасть, и все, потом обратно на фронт. Потом еще один случай произошел – когда отправляли маршевые роты на передовую, кладовщик в спешке, составляя ведомость, допустил оплошность, ватные брюки записал, а фуфайки не отметил. И при ревизии выявилась недостача. А по законам того времени офицерам, а он был командиром интендантской службы, делали начет, и он должен был всю жизнь недостачу выплачивать. У нас хороший командир запасного полка был, ему было где-то за 60 лет, но наиболее проницательным был начальник штаба, он меня вызвал к себе и говорит: «Езжай в эту часть, куда мы отправили маршевые роты, и опроси, получали ли они проклятые фуфайки». Так что я поехал на фронт, начал опрашивать недавно прибывших новобранцев, и первый же из них мне сказал: «Да вот она, фуфайка, на мне надета!» Так что этот интендант говорил мне, всю жизнь будет должен, ведь я спас его от практически вечной каторги. Потом надоело мне постоянно быть в резерве, подал рапорт об отправке на фронт, но тут запасной полк расформировали, и пожилой командир полка взял меня, начальника продовольственного снабжения и своего ординарца и отправился в другой запасной полк, правда, уже не командиром.