До двух воинов Лиса – три, от силы, четыре прыжка. Один воин, у сильно покосившейся сосны, лаял на рысь, взобравшуюся на безопасную для нее высоту, и лишь ошкуривал ствол когтями, гарцуя на задних лапах. Другой – покусывал совсем маленького рысенка в негустой траве, перекатывая его с бело-розового животика на снежно-белую спинку, и опять, со спинки на животик. При этом рысенок пискляво мяукал, а взрослая рысь – рыжевато-палевая с негустым крапом, на высоких ногах – угрожающе шипела, демонстрируя обидчикам свои клыки и зубы, гораздо острее, чем у них. Весом она была меньше каждого волка, может, и наполовину, но, раз за разом скользя по стволу вниз на болезненный писк рысенка, казалась длиннее их даже с коротким толстым хвостом. Тем не менее, все это, как и ловкие движения и без того свирепой таежной кошки, не могли ничего изменить. Ситуация усложнялась еще и тем, что израненный рысенок слабел даже в звуках. Его реакции на клыки волка были запоздалыми, а то и вовсе никак не проявлялись. И Шаман стремительно выполз из своего укрытия и так же стремительно помчался на воинов.
На половине дистанции, резко и сильно оттолкнувшись задними лапами, он, однако же, не прыгнул, а оказался под массивным окатанным временем валуном – из густой пурпурной сени осины, за двумя воинами, выбежал Лис. Его сердитый лай сразу же отогнал его воина от сосны, а другого – от иезуитской забавы. Оба завалились на бока, демонстрируя вожаку смирение и покорность. Но вожаку от них нужно было другое и, в свою очередь, он продемонстрировал им, что именно: ухватил рысенка зубами, поднес его к ручью и раскрыл пасть. Рысенок плюхнулся в воду – Шаман пополз обратно (крутой изгиб ручья дал ему время незамеченным юркнуть в валежник) и, как-только белый комок с кровавым шлейфом доплыл к перекинутой через ручей сосне, он, с нее, подхватил его лапами. После, оставив рысенка на противоположном бережке, вернулся в валежник.
Лис, поочередно грызнув воинов за холки, вбежал туда же, откуда и появился. Рысь за это время спустилась ниже, могла даже сбежать, только она этого не сделала – Шаман уже был в одном прыжке от воинов, тявкающих о чем-то друг с другом. Увидев в последний момент, кто их атаковал, и теперь вдавливал им головы в землю, они судорожно стали визжать и всяко отбиваться. Удержать под собой двоих, ему все же не удалось, к тому же, Шаман медлил – он никого еще не убивал…
От Автора.
…В этот раз зло тайги атаковало его тем, что он видел до этого момента. А на это ему было очень больно смотреть. Да, тайга не болеет злом – она им правит и наказывает: теми же муками рысенка его мать за то, что не сберегла от них. И этим тоже, может, держит ее в страхе и подчинении.
…Сначала Шаман прокусит спину воину в нескольких местах, а после, откинув его в сторону, подойдет с намерено низко опушенной головой к нему, отбивающемуся лапами от неосознанного беспрерывного страха, и оставит ему этот страх навсегда: убьёт …своими клыками!
Вырвавшийся из-под Шамана воин убежит недалеко. Его догонит рысь, он проволочет ее на себе до самой осины, надеясь на помощь Лиса, да вожака там уже не будет. Зубы, острее чем у его воина, и такие же когти, не отпустят – зло будет истязать себя, раскрашивая погост тайги звериной кровью. И волчьей крови ей понадобиться гораздо больше, чтобы ублажить смерть… Очередную, всего лишь!
Любая смерть приближает нашу, единственную в жизни, и не факт, что очередная смерть не будет моей или вашей. Горько и страшно, понимаю, но почему до сих пор не горько и не страшно убивать?!.. Более того, мы признаем смысл убийства, а уж отыскать причины, поводы и резоны для этого – разве, это проблема?! И, разве, нас убивает только пуля? И, разве, мы убиваем только пулей?..