Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь

Временами у нее случались чудовищные приступы ярости. Невозможно было понять, когда это произойдет и чем оно спровоцировано. Проводить с ней время было все равно что носить с собой на обед или брать в отпуск неразорвавшуюся бомбу: я постоянно ждал взрыва. Однажды она закатила дикую истерику, узнав, что я устроил собачий питомник на территории имения в Ницце. В другой раз, как ни удивительно, причиной стал мюзикл «Билли Эллиот» – единственное, что ей нравилось из сделанного мною за десять лет. Мюзикл шел с огромным успехом, какого не ожидал никто из его создателей, причем не только в Британии, но и в странах, где зрители слыхом не слыхивали о забастовке шахтеров 1984 года[222] или влиянии политики Маргарет Тэтчер на британскую промышленность: история Билли Эллиота трогала душу каждого, независимо от национальности. Мама постоянно ходила смотреть мюзикл в Лондоне, но однажды в кассе случилась путаница с ее билетами: их долго – минут пять – не могли найти. Она решила, что это я подстроил специально, чтобы ее унизить. К счастью для мамы, следующий мой мюзикл, «Вампир Лестат», написанный в соавторстве с Берни, с треском провалился. Все было не так – постановка, время действий, диалоги. И на некоторое время в душе мамы воцарилась гармония, ведь теперь она с полным правом могла постоянно повторять: «Я с самого начала знала, что это будет ужасный провал».

Я по-прежнему старался свести все к шутке, но не так-то это было просто. Готовясь устроить скандал, мама точно знала, на какие кнопки в моей душе нажимать, – потому что она сама их когда-то и создала. Из-за нее я все еще чувствовал себя перепуганным десятилетним мальчишкой из Пиннера, виноватым всегда и во всем: говоря метафорически, я постоянно боялся получить затрещину. В итоге произошло неминуемое – я стал ее избегать. Свое шестидесятилетие я отмечал большим торжеством в Нью-Йорке, в соборе Святого Иоанна Богослова – том самом, где позже в последний раз пела Арета Франклин. На моем пятидесятилетнем юбилее, знаменитом костюмированном балу, мама была в числе почетных гостей: они с Дерфом оделись королевой Елизаветой и герцогом Эдинбургским, а я сам нарядился королем Людовиком XVI. Мой плащ несли двое мужчин, одетые купидонами, а парик у меня был такой высокий, что ехать на торжество мне пришлось в кузове мебельного грузовика. (Грузовик, кстати, полтора часа простоял в пробке, так что у меня было достаточно времени на раздумья о правильности выбора костюма.) Но на шестидесятилетие я решил ее не приглашать. Знал, что она придет исключительно ради того, чтобы испортить праздник, и в итоге мы оба не получим ни малейшего удовольствия. Я нашел отговорку – мол, слишком уж далеко ей лететь, а она неважно себя чувствует. Но на самом деле я просто не хотел ее видеть.

Ко времени появления на свет Закари мы с мамой вообще перестали разговаривать. С какого-то момента она уже не просто критиковала меня, но старалась побольнее ранить. Ей доставляло удовольствие рассказывать о том, что она до сих пор дружит с Джоном Ридом. Я говорил, что с ее стороны это как-то некорректно, на что она, хмыкнув, отвечала: «Да, дружу и не могу понять, почему это так тебя расстраивает. Это ведь всего лишь деньги!» Ну что ж, всего лишь деньги, можно и так сказать… Но самая страшная ссора между нами произошла, когда уволился мой личный ассистент Боб Хэлли. Он работал у меня с семидесятых, но в последнее время отношения стали натянутыми. Как самый близкий мне из сотрудников человек, Боб привык жить на широкую ногу, и ему не нравилось, что менеджеры компании «Рокет», управляющие моими финансами, пытаются сократить его расходы и оптимизировать траты в гастрольных поездках. Удивительно, но слава порой кружит голову тем, кто вокруг тебя, а не тебе самому. На этот раз конфликт возник из-за выбора транспортной компании. Менеджеры «Рокет» предложили более экономный вариант, Боб только отмахнулся и нанял более дорогую компанию. Офис аннулировал его решение и вернулся к экономному варианту. Боб пришел в ярость. Мы сильно поссорились в нью-йоркском отеле «Сент-Реджис». Он кричал, что его унижают, что ставят его авторитет под сомнение. Я объяснил, что мы всего лишь хотим сэкономить. Тогда он заявил, что увольняется. Я разозлился и ответил: возражать не буду. Позже, успокоившись, я решил еще раз поговорить с ним. Он честно признался, что ненавидит всех сотрудников «Рокет» – особенно тех, кто управляет финансами. Значит, сказал я, он ставит меня перед выбором: вся команда или личный ассистент, и, на мой взгляд, это не самый сложный выбор в жизни. Тогда Боб снова объявил, что увольняется, и в ярости вылетел вон, успев крикнуть с порога, что без него через полгода моя карьера пойдет прахом.

Какими бы талантами Боб ни обладал, ясновидения среди них не оказалось. Единственное изменение, которое произошло после его ухода, – траты значительно уменьшились.