Я еще жив. Автобиография

Тем временем, возвращаясь к теме моей завершенной карьеры, вся наша деятельность – не говоря уже о публичном проявлении дружеских отношений между мной и моими коллегами по группе – вызвала очередную волну разговоров о воссоединении Genesis. Как и всегда, я не был уверен, что люди как следует поразмыслили над этим: если бы мы впятером спустя сорок лет действительно решили снова поехать в тур, это точно была группа эпохи Питера Гэбриела. То есть впятером мы бы выступали с материалом, который был написан до ухода Питера; но очевиден тот факт, что такой материал имел гораздо более узкую аудиторию. Люди, которые пришли бы на концерт, услышали бы Can-Utility and the Coastliners или Fountain of Salmacis, но никак не I Can’t Dance и Invisible Touch.

Помимо всего прочего у нас была гораздо более важная проблема, практического характера: я все еще не мог играть на барабанах. Более того: у меня даже не было желания выступать.

Я знал это, потому что в сентябре 2014 года, прямо перед выходом R-Kive, по мягкой, но очень настойчивой просьбе Тони Смита я собрал основной состав музыкантов в Майами. Я все равно собирался приехать туда, чтобы навестить мальчиков, поэтому я не рассматривал это как какое-то обязательство или как свою ответственность. Это должна была быть не репетиция, а скорее дружеская посиделка. И это также давало надежду Нику и Мэтту, которые отчаянно хотели, чтобы их старик мог вернуться на сцену и дать несколько концертов. Поэтому я согласился поучаствовать в спокойной трехнедельной репетиции старого материала.

Для того чтобы привнести немного относительной молодости и энергичности в музыку, я попросил Джейсона Бонэма сыграть на барабанах, и мы начали исполнять некоторые песни. Сначала мы отлично справлялись, Джейсон рвал свою задницу во время сложных партий, но вскоре я начал чувствовать, если я могу так говорить, растерянность. Я думал: «Действительно ли я сейчас должен снова петь Against All Odds?

Стыдно сказать, но я начал вести себя, как 63-летний школьник. Я рано сбежал с репетиции, на следующий день притворился больным, а потом и вовсе перестал ходить. Я передал свои полномочия лидера коллектива клавишнику Брэду Коулу, и они репетировали без меня. Мне это все было совершенно неинтересно.

К несчастью, мое поведение всполошило людей по всему миру. В Лондоне Тони узнал об этом и рассказал все Дане, которая была в Нью-Йорке. Само собой, они боялись самого худшего. Без моего ведома Дана ворвалась в мой номер отеля в Майами, требуя объяснений. Почему я пропускал репетиции? Начал ли я снова пить?

Я не был настроен воевать: «Нет, честное слово, я не пил». Но я был зол. Встревоженная звонком Тони, она взяла выходной, прыгнула в самолет, каким-то образом достала ключи от моей комнаты, ворвалась ко мне и была готова начать ругать меня и вмешиваться в мою жизнь. Конечно, она делала это из лучших побуждений, и, разумеется, последняя пара лет была для нее настоящим кошмаром из-за меня. Но я не люблю, когда со мной обращаются, как с ребенком.

К тому моменту в наших отношениях появилась трещина. Я проводил все больше времени с мальчиками в Майами; в то же время, как мне кажется, ее терзали подозрения, что мы с Орианной снова стали близки друг другу. Это еще больше ухудшало положение.

Нас обоих не устраивали наши отношения, а недовольство всегда рано или поздно приводит к честному разговору. Дана хотела выйти за меня замуж, в то время как я не горел желанием связывать себя узами брака в четвертый раз. Мы сказали друг другу то, чтобы должны были сказать, пролили немного слез. Она осталась ночевать в моем номере, и мы спали на расстоянии вытянутой руки друг от друга, а утром, когда я проснулся, она уже ушла. Спустя восемь лет наши отношения закончились.

Мои отношения с музыкой и Даной были разрушены потому, что мое равновесие было – в хорошем смысле этого слова – нарушено. Дана тревожилась не напрасно. Мы с Орианной снова сблизились.