Я это все почти забыл

спортивного сложения, глубоко мыслящий.

А когда в 1939 году Гаека арестуют за участие в антифашистских акци-

ях, он не будет знать, что почти в те же дни в Москве вожака советской мо-

лодежи, его кумира, расстреляют как «врага народа». Он услышит об этом в

тюремной камере в Южной Саксонии. «Это меня потрясло» – вспомнит Гаек,

перебирая в памяти годы, когда святое для европейских социал-демократов

понятие СССР стало вызывать тревогу.

Чувство опасности, когда-то этим словом вызванное, вернулось к нему

утром 21 августа. Еще три дня назад с разрешения Дубчека и Черника он

принял приглашение югославских коллег отдохнуть с семьей у моря. Воен-

ное вторжение было неожиданно и так абсурдно, что когда в одну ночь он

оказался министром иностранных дел оккупированной страны, не сразу

пришло в голову, что делать. Из Белграда он пытался связаться с руковод-

ством в Праге, но страна молчала, как необитаемый остров.

В Белграде отдыхали с семьями еще три члена правительства: Ота Шик,

Франтишек Власак, Штефан Гашпарик. Обеспокоенные, бессильные погово-

рить с лидерами страны, они предложили послать Гаека на заседание Совета

Безопасности. Никто не отстранял министра иностранных дел от обязанно-

стей, и в этой обстановке он просто обязан донести до мирового сообщества

позицию законной власти.

А тут еще сотрудники чехословацкой миссии в Нью-Йорке постоянно

ему звонят, сообщают, как на них давят из Праги консерваторы во власти, и

умоляют министра прилететь. По слухам, противники Дубчека и Черника

(«здоровые силы») при поддержке чужих войск создают на родине «рабоче-

крестьянское правительство». ООН оставалась последней трибуной, где за-

конная власть может себя защищать. Узнав об аресте Дубчека, Черника, Смр-

ковского, оглушенный другими пражскими новостями, Ота Шик, замести-

тель председателя правительства, в Белграде принимает решение послать

Гаека в Нью-Йорк.

Из записи моих бесед с Иржи Гаеком:

«Перед отъездом в аэропорт мне удалось, наконец, связаться с Прагой, с

моим заместителем Плескотом. “Слушай, – сказал он, – я только что говорил

со Свободой, ему не нравится, что ты собираешься в Нью-Йорк”. Я спросил:

это распоряжение или не распоряжение? “Это мнение Свободы”. Тогда я ска-

зал: передай, пожалуйста, Свободе, что мне тоже не нравится туда лететь, но

я обязан, потому что ООН – единственное место, где мы можем отстаивать

независимость. Если возможность не используем, потеряем все» 19.

Когда в Вене Гаек пересаживался на самолет в Нью-Йорк, его разыскал

сотрудник чехословацкого посольства: был звонок из Праги, кто-то из пра-

вительства срочно просит министра к телефону. «Поздно!» – ответил Гаек и

вошел в самолет. «Позже министр Владимир Кадлец мне расскажет, что это

на него наседали «здоровые силы»: «Гаек твой друг, звони ему, чтобы не ле-

тел». «Знаешь, я был рад, что не смог тогда связаться с тобой», – скажет ему

Кадлец.

Тайный советник Брежнева потом напишет:

«Необходимо было принять меры к тому, чтобы исключить постановку

вопроса о событиях в Чехословакии на заседании Совета Безопасности… Это

можно было бы сделать только в том случае, если бы министр иностранных

дел Чехословакии Гаек дал соответствующую директиву представителю Че-

хословакии в ООН. Следовательно, необходимо было предусмотреть немед-

ленное занятие Министерства иностранных дел и принудительное отправ-

ление соответствующей директивы не только представителю Чехословакии

в ООН, но и всем посольствам Чехословакии за границей. Если бы посольства

за границей с первых же часов правильно информировали соответствующие

правительства о событиях в Чехословакии, можно было бы предотвратить

значительное число антисоветских выступлений и заявлений буржуазных

государственных деятелей в связи с событиями в Чехословакии.

Нельзя было допустить, чтобы министр иностранных дел Гаек к мо-

менту ввода наших войск в Чехословакию находился вне пределов страны.

Имелась полная возможность сделать так, чтобы все члены правительства

Чехословакии к этому моменту находились в Праге. Это лишило бы контрре-

волюцию возможности создавать эмиграционное правительство» 20.

В Нью-Йорке Гаек всю ночь обдумывал выступление. Надо говорить

корректно, дистанцируясь как от чехословацких антисоветских сил, так и от

американских политиков. «Я хотел сказать советским товарищам, что не мы,

а они нарушают Варшавский договор, основу нашего содружества, что когда-

нибудь они поймут свою ошибку, и мы снова будем вместе. Мы помним, чем

обязаны Советскому Союзу во времена Мюнхена, в годы Второй мировой

войны; но теперь мы остро переживаем унижение, оно пришло, откуда мы

меньше всего ждали. Мы говорим это с грустью, но без вражды. Хотим наде-

яться, что эти роковые действия вызваны неправильным пониманием хода

вещей.

Перед моим выступлением подошел сотрудник нашего посольства:

“Малик хотел бы с вами поговорить”. С удовольствием. Но встретиться было

бы предпочтительней на территории чехословацкой миссии. Ехать к совет-