Я. Философия и психология свободы

Не существует вразумительной научной теории, объясняющей эволюцию жизни. Учение Дарвина устанавливает лишь тот факт, что биологические виды способны закреплять некоторые признаки в результате случайных мутаций. Генетика дает еще более сильное доказательство того, что (по крайней мере, в земных рамках) все живые организмы от вируса до человека имеют происхождение из одной ДНК. В представлениях современной физики элементарные частицы (электрон, протон, нейтрон) практически бессмертны. Состоящие из них атомы если не бессмертны, то, по крайней мере, являются долгожителями. Мы вправе предположить, что наши тела содержат среди прочих атомов и молекул такие, которые когда-то находились в телах наших предков.

Генетика говорит нам, что мы как будто точно также наследуем гены своих предков. Но это вовсе не значит, что мы носим в себе именно те гены, которые были в них, будто донашиваем за ними их костюмы. Ведь ген – не элементарная частица и даже не атом, а сложная совокупность частиц. Долгожительство гена обеспечивается его воспроизводством. Ген – это скорее информационная субстанция, и только в этом смысле он наследуется нами от предков как бессмертная величина. Так, например, законы притяжения можно считать более долговечными, чем планеты, поскольку они – формулы, а формула не может умереть или распасться на части. Иначе говоря, мы вынуждены признать, что ген, который биологи изучают как материальную конфигурацию в лабораториях, тем не менее имеет значение как идеальная величина. Можно ли в этом случае сказать, что ген является духовной сущностью – информационным кодом? И тогда кем создан и где хранится этот код?

Вся эта история предполагает целеполагание. Случайные процессы потому и случайные, что не имеют заданного вектора. А второй закон термодинамики требует, чтобы все даже случайно образовавшиеся сложные соединения деградировали, а не усложнялись еще больше. Это требование распадается на две части. Во-первых, из хаоса не должен возникать прогрессирующий порядок (и поэтому первоначальная Вселенная в сингулярности должна была быть очень упорядоченной). Во-вторых, живые организмы, будучи уже созданными из хаоса, продолжают успешно противостоять повсеместной энтропии (пусть даже за счет окружающей среды).

В сущности, Панпсихизм является единственным решением для современной науки, если она не хочет впускать в свой логический аппарат и экспериментальную базу бога, который появляется на ее горизонте уже не как религиозный догмат, а как результат собственных независимых умозаключений. Панпсихизм (и пантеизм) в восточной философии никогда даже не ставился под сомнение, начиная с древнейшей анимистической мифологии Вед, Авесты, египетских и шумеро-вавилонских культов. Интуитивное ощущение того, что есть высший Свидетель (нуминозное Я) нашей индивидуальной жизни, лежит в основании всех религий. Эта догадка была знакома пещерным людям, она остается актуальной и поныне. Ведь вера в Свидетеля своей жизни всегда остается интимным чувством, на которое логические или эмпирические аргументы мало действуют. Все остальное – вопрос фантазии. Но многовековой опыт подсказывает, что если множество людей имеют какое-то устойчивое интуитивное мнение, это мнение всегда оказывается в конце концов оправданным, хотя, быть может, и не совсем в той форме, на которой настаивали интуитивисты. И в самом этом предощущении – еще один аргумент в пользу единого Сознания, дающего нам некое готовое представление, которое мы называем интуицией. Это Сознание таково, что его уже невозможно считать ни идеальным, ни материальным, как невозможно считать нуминозное Я ни мужским, ни женским началом.

«Как из пылающего огня тысячами вылетают искры, так различные существа рождаются из Неуничтожимого и возвращаются в Него же», - сказано в Мундака-Упанишадах. Индуизм, а тем более вышедшее из него буддистское учение об иллюзорности мира (Майи), порожденного дхармами, – это очень сильный тезис. Его слабой формой оказывается западный панпсихизм как постулат о всеобщей одушевленности природы. И обе эти доктрины восходят к первобытному анимизму, когда человек считал живыми все тела вокруг себя, создавая в благочестивом страхе перед нуминозным Я первые тотемные религии и культуры. По мере развития языка и письменности тотемные тела превращались в тотемные символы, их обозначающие, в магические знаки. И заклинаниями, этими словесными идолами, человек пытался воздействовать на живой мир, как он воздействовал на самого себя. Одушевленные небеса должны были его слышать!