Я. Философия и психология свободы

Все человеческое – это Синдром брамы. Путь к его осмыслению для самосознания лежит через невроз. Совершенно естественно то, что вся мировая литература в ее лучшей части – это художественное изложение невротических состояний людей. Совершенно естественно и то, что самые популярные темы литературы и кино концентрируются вокруг мифологемы воинственного царя. Залог коммерческого успеха боевика, детектива или триллера заключается вовсе не в том, что добро там побеждает зло, а в том, что герой полностью реализует свой синдром Брамы, шагая к своей цели по трупам врагов. Такие бессознательные ассоциативные предпочтения публики свидетельствуют о том, что подавляющее большинство человеческих индивидов живет как раз в этой мифологеме. Вероятно, она является единственной в зоопсихологии. Но даже спроецированный коллективным разумом в Творца Вселенной ревнивый человеческий Бог тоже живет в мифологеме воинственного царя, ничем не отличаясь по своей психологии от животного. Стоит ли удивляться тому, что мир оказывается так же жесток и несправедлив, как и джунгли? Ведь это и есть, по выражению Т. Гоббса, « война всех против всех», солипсическая война самосознаний, в которую вовлечены звери, люди и боги.

Наше психо-историческое резюме может быть таково. Несомненно, самые масштабные преступления в мире производят воинственные цари, инициаторы всех войн, тоталитарных режимов, восстаний и революций. А самые противоестественные преступления совершают заточенные принцессы, попавшие под воздействие «открывшейся им истины». Когда же такая принцесса оказывается у власти, из нее получаются самые знаменитые исторические злодеи, всегда, заметим, склонные к мистицизму: Ироды, Калигулы, Нероны, Иваны Грозные, Гитлеры. Эта мифологема находится ближе всего к тому, что Адлер называл «комплексом неполноценности». Ее часто сопровождают нервозность, мнительность, мечтательность и отягощают физические недостатки, дефекты речи.

Иначе говоря, заточенная принцесса – это почти всегда золушка. А сказочный принц-освободитель чаще всего не является и, в конце концов, может стать «обретенным Богом». Разве все монастырские «невесты Христа» и принявшие схиму монахи не золушки? Но этими же золушками оказываются ведьмы и колдуны, т.е. женщины и мужчины, склонные совершать манипуляции, которые по их мнению являются магическими и воздействуют на другие самосознания через нуминозное Я.

Итак, мифологема воинственного царя является самой агрессивной и кинической, хотя именно она отражает извечные социальные ценности: открытость, жизнелюбие, энергичность, смелость, честолюбие, предприимчивость, карьеризм, сексуальность и разумный эгоизм. Мифологема же заточенной принцессы противоположна ей. Она изначально нарциссическая и суицидальная. Эта мифологема присуща социальным неудачникам в смысле предыдущей мифологемы и мистическим натурам: монахиням и затворникам, ведьмам и магам, самоубийцам и маньякам. Если говорить о либидном аспекте психики, то, вероятно, садизм и мазохизм проявляются именно в этих двух мифологемах. Принцесса хочет любить своего неумолимого Стража до самоистязания, доказывая ему свою верность. Царь же сам желает быть объектом страдальческой любви, ибо она выглядит самой естественной для Синдрома брамы, утратившего любовь этого мира в младенчестве.

Напрашивается вывод, что самой оптимальной и в нравственной оценке, и в комфортном психологическом качестве остается мифологема страждущего странника. Это и есть поиск свободы личности из тупика солипсизма. Кажется, такова обычная стезя проповедников, философов и ученых. Однако же, проповедник может оказаться «волком в овечьей шкуре», т.е. воинственным царем, единственная цель которого – завоевать мир. Именно эти ряженные волки начинают охоту на ведьм, сожжение еретиков (ср. метаморфозу Павла) и крестовые походы, которые ныне принимают форму религиозного терроризма, охватывающего весь мир. Сакральный царь, который защищает святыню, истину или отечество, - ведь это воплощение любого нынешнего политического проповедника и государственного лидера. При том совершенно не важно, с какой он стороны, ибо это – война одних и тех же царей. Лютые враги в этом мире чаще всего оказываются из одной мифологемы.

Страждущий странник в роли ученого тоже может оказаться ряженным царем или принцессой. Такой царь очень ревнив к титулам и более всего озабочен созданием собственной школы. Классическим примером тут может послужить история честолюбивых отношений Ньютона с коллегами-астрономами и его недостойная борьба с Лейбницем за историческое первенство в открытии интегрально-дифференциального исчисления. Почему вопрос приоритета оказывается среди «ученых мужей» таким же важным, как и среди архаических богов? Еще более показательна история «отца психоанализа» Фрейда, разорвавшего отношения с непокорным «наследником» Юнгом (комплекс Эдипа, кстати сказать, полностью укладывается в мифологему воинственного царя).