Я. Философия и психология свободы

При этом можно, конечно, говорить о нравственном восхождении или нисхождении личности в процессе ее бытия, но нет психологического смысла в том, чтобы упорядочивать мифологемы по шкале нравственных, культурных или каких-либо других ценностей. Самосознание может переходить от одной мифологемы к другой или даже возвращаться к прежней под воздействием обстоятельств, так или иначе меняя свою парадигму в сторону наибольшего комфорта. Робкий ребенок, избегающий шумных уличных компаний, молодой азартный игрок, просаживающий последние деньги в казино, пожилой алкоголик-социопат, презирающий общество, и богомольная старуха, ожидающая Второго Пришествия, могут жить в одной и той же мифологеме заточенной принцессы, но сопровождающие их парадигмы будут иметь при этом, несомненно, разную интеллектуальную сложность.

Возможно даже, что это – история одной и той же личности. В детстве эта личность (заточенная принцесса) не могла дать отпор сверстникам (воинственным царям), в юности – отстоять свое мнение перед родителями, в молодости она пыталась компенсировать свои неудачи авантюрами («мне должно повезти!», - твердит себе каждый авантюрист, ибо удача для него – будто приданное принцессы). Наконец, в зрелости это самосознание пристрастилось к алкоголю или наркотикам (так и не дождавшись, что Страж отворит ему двери в солипсический мир, где желания исполняются волшебным образом, а удача становится верным спутником воли), а старея «обрело Бога» (нуминозное Я, которое дарует вечный покой заточенной душе).

Рассмотрим еще один возможный вариант развития этой истории. К какой мифологеме может быть отнесен серийный убийца? Это, как правило, – незаметный, замкнутый человек, неудовлетворенный своим социальным статусом и подсознательно мечтающий что-то доказать миру и прославиться. В какой мифологеме живет такой убийца? Психиатры в анализе этой патологии (не считая ставшее фрейдистским штампом «сексуальное насилие в детстве») почти всегда констатируют наличие в психике нарциссических элементов. А нарциссизм является как раз отличительной чертой мифологемы заточенной принцессы. И что толкнуло того же «норвежского стрелка» на действия, благодаря которым мы его знаем и как раз сейчас обсуждаем? В каком-то смысле он тоже «обрел Бога» и теперь жаждет приблизить Второе Пришествие (ведь его политическая программа подразумевает: Апокалипсис настанет, если тысячи принцесс последуют его примеру). И если даже при этом он получал «приказы с неба», что подразумевает шизофренические тенденции, то и это не отменяет мифологему заточенной принцессы.

Человек, живущий в таком состоянии психики, подсознательно, инстинктивно ищет для себя выхода из этой ущербной для самосознания парадигмы и часто находит для себя выход в тирании над близкими. Таковы религиозные семьи, где отец, мать или оба супруга сурово ограждают своих детей от того самого мира, в котором они чувствовали себя всегда беззащитными, беспомощными, брошенными детьми. Таковы тоталитарные секты, предводители которых приписывают себе качества нуминозного Я, т.е. божества для «избранного» круга лиц. Эти духовные лидеры, проповедующие смирение и общую собственность, склонны устанавливать для себя в сектах гаремные порядки и вместе с тем внушать свои адептам апокалиптические настроения, которые близки им самим. В мифологеме принцессы мистицизм, сексуальность и суицидальность сочетаются и дополняют друг друга. Ведь недаром в интуитивном восприятии людей колдовство издревле ассоциировалось с развратом и шабашами на кладбищах.

Несомненный психологический факт заключается в том, что пуританин, исповедующий самые строгие религиозные догматы, непротивление злу и вегетарианство, как ни странно, очень близок к тому, кто оказывается вдруг повинен в массовых убийствах окружающих. Святошу, сексуального маньяка и террориста-смертника следует относить к одному и тому же психотипу. Возможно, апостол Иоанн, Джек-Потрошитель, глава «Народного храма» Джим Джонс (по приказу которого 912 сектантов покончили с собой или были убиты, включая 276 несовершеннолетних) и Андерс Брейвик – это одна и та же личность в разных исторических и социальных условиях?

Более того, для развития шизофрении вообще благоприятна именно эта мифологема, как самая пассивная и безнадежная жизненная позиция. Для персонажа Кафки, который всю жизнь ждет, когда ему отворят дверь Закона, было бы желанным такое раздвоение реальности, в которой неумолимый Страж стал бы тайно давать ему подсказки, как выйти из этого экзистенциального ступора. В общей для всех реальности этот Страж безмолвствует, но когда они остаются наедине, он сообщает персонажу «сверхценную информацию». Кафка просто не успел рассказать нам эту историю до конца. Разве не это угадывается в пафосных признаниях «норвежского стрелка»? По крайней мере, статус заточенной принцессы стал для него теперь буквальным, а башня обрела физические очертания тюрьмы или больницы, в которой он скорее всего сохранит свою парадигму и не переживет невротическое раскаяние Павла.