Я и ты. Ноуменальное отношение

Правильный момент: чтобы понять жизнь, надо прежде освободиться не от себя, но от себя естественного,— жалеющего себя, чувствительного, душевного. Религиозно это легче совершить в ноуменальной любви к ты; в серьезном, не душевно-чувствительном отношении к ты, открывается мне абсолютность этого отношения, смысл страдания и преодоления его: бремя становится легким и иго — благом. (“Радость-страдание одно”. Блок). При этом возникает некоторый новый, неестественный порядок жизни, то, что называют Провидением, и, в конце концов,— Бог. Поэтому я и говорю, что отношение между я и ты — ноуменальное, если между ними Бог; если один из членов отношения я и ты увидел между собою и ближним Бога, то и другой увидит, потому что сознание по природе соборно, в грехе человек ограничился, в вере он восстанавливает незамкнутость сознания. Но эта вера может быть и неосознанной: если в отношении я и ты бремя стало общим и легким и иго — благом; если я и ты почувствовали абсолютность этого отношения, и друг друга в этом отношении, то они уже прикоснулись к вечности и вечной жизни — к Богу; хотя бы и не осознали этого ясно. Второй путь — в отношении к себе самому, то есть в отношении я. И здесь, отказавшись от сентиментально-чувствительного и от гордого отношения к себе, то есть смирившись, я найду новый порядок своей жизни в прошлом, я найду какую-то неестественную неизменность в естественном изменении, я реально почувствую некоторое общее руководство в своей жизни, несмотря на многочисленные ошибки, в которых я сейчас каюсь. И здесь тоже бремя, которое я на себя взял, не побоявшись взглянуть в глубь себя, станет легким и иго — благом. Это путь покаяния, смирения и молитвы.— “Бог высоко на небе и близ сокрушенного сердцем и смиренного духом” (Ис. 57, 15).

В этой теоретической формулировке практического религиозного пути я перешел чисто религиозные границы — это уже философское начало теоцентрической антропологии, начало философии. Вернее, не начало, а подход к нему. Потому что начало — то, что я раньше называл некоторым сомнением (epoche), и апорией, но не как мнение, а как реальное, онтологическое состояние, а позже более прозаично — “односторонним синтетическим тожеством”. В этом кратком рассуждении я могу только сказать, что является философским основанием, из которого я исхожу: свобода выбора предполагает противоположение в выборе. Противоположение само по себе может рассматриваться чисто теоретически: логически — это уже давно сделано, либо гносеологически, как разъясняющее возможность и смысл бытия — здесь философия соприкасается уже с теологией.

В философском рассмотрении свободы выбора обнаруживается сущность или, вернее, несущность времени. Свобода выбора формально детерминирована самим выбором, при этом легко обнаружить детерминированный ряд, который и есть схема прошлого, заполняемая молитвами в материальном детерминировании свободы выбора. Свобода выбора реализуется, вернее, псевдореализуется сейчас. Этот акт псевдореализации сейчас или псевдоакт — то, что мы называем настоящим,— ожидание будущего. Наложение пока еще абстрактных схем прошлого и будущего друг на друга, причем сейчас создает уже конкретное прошлое в воспоминании и представление будущего в его ожидании.

Понимание времени дает понимание некоторых логических и гносеологических условий возможности вечности. Потому что теоретического понимания вечности не может быть, только в ноуменальной любви и в вере можно практически прикоснуться к вечной жизни, ощутить ее.