Я — ярость

На этот раз Челси слышит толпу. Вместо задней части полуприцепа у них настоящая гримерная, хотя ничего особенного — просто комната из бетонных блоков, залитая ярким светом. И она слышит, как зрители смеются, и свистят, и кричат, пробегая по длинному грязно-серому коридору. Она смотрит на себя в зеркало, глаза горят в свете круглых лампочек, расположенных по краю, и Челси не может не припомнить тот самый школьный вечер, когда она отказалась от одной части жизни ради другой, не зная, что это навсегда. Не понимая, что выбрала неправильно.

И дело даже не в том, что она бросила театр и хор ради Дэвида. Нет, куда важнее, что она отказалась от своих друзей, своих интересов, своих страстей — ради идеи Дэвида. Она ни на что на свете не променяла бы своих дочерей (в конце концов, ради них она здесь), но если б Челси могла вернуться в прошлое и снова оказаться перед зеркалом в школьной гримерке, она ни за что не выбрала бы Дэвида.

Она бы не сняла маску Призрака и тот дурацкий вампирский плащ.

Она бы выбрала себя.

— Готова?

Ти-Джей подходит к ней. Они выступают одними из последних, но лучше быть готовыми заранее. На ней футболка Девицы из Флориды, весьма искусно порванная, плюс рваные джинсовые шорты и ботинки, и она выглядит как актриса, а Ти-Джей похож на стихийного духа. Кубинский Убийца — целиком его идея. Он находит это весьма забавным, потому что лучадоры — мексиканцы, а не кубинцы, а он сам вообще наполовину бразилец. Глаза густо подведены черным, потому что организаторы заставляют его носить на ринге маску, чтоб однажды они могли совершить сенсационное разоблачение. Голова, как всегда, гладко выбрита. Мэтт как-то сказал Челси, что Ти-Джей привез с собой целый набор бритвенных принадлежностей, и вообще относится к этому как к религиозному ритуалу — только не из тех, что проводят в шумных церквях, а скорее вроде таинства монаха-отшельника. Из-за черной подводки глаза кажутся карими, а выбритую грудь скрывает толстовка с капюшоном. Харлан заявил, что кто-нибудь должен драться топлес, и уж лучше пусть это будет парень, который способен любому дать отпор.

— Готова как никогда. А ты?

Он склоняет голову, рассматривая ее отражение в зеркале.

— Мой предыдущий бой больше походил на кошачью свару, как сказала бы моя бабушка. Даже не знаю, что я сделал, что Джой так разозлилась, но, полагаю, я просто надеюсь, что…

— Я не запорю твою карьеру окончательно?

Он улыбается и кивает.

— Да, что-то в этом роде.

Челси наклоняется к зеркалу, чтобы разлепить ресницы.

— У нас такого не будет. Что до Джой, то она, наверное, из тех… кто во всем ищет повод для ссоры, понимаешь?

— Хм, а я бы сказал, что она во всем видит борьбу. Угрозу. Так случается, когда растешь, испытывая нужду.

— Нужду в чем?

— Вообще в чем угодно. — Он пожимает плечами. — Вынужден сражаться за любую мелочь, защищать то немногое, что у тебя есть. Вокруг — только враги. Если ты молоток, то все выглядит как гвоздь. А если ты голодная птица, то любой кусочек пластика покажется прекрасным фруктом, и ты будешь драться за него насмерть.

У Челси перехватывает дыхание. Его слова звучат абсолютно правдиво, только вот совсем не про нее. Это Дэвид — молоток, а ее мать — голодная птица.

— Да, мне случалось встречать таких людей. Как ты думаешь, они могут измениться? Потому что и те и другие кажутся несчастными.

Уголок рта у Ти-Джея приподнимается в улыбке — редкое зрелище. Он всегда серьезен, всегда выглядит отрешенным, сторонится людей, как кот.

— Суть перемен в том, что нужно захотеть измениться. А перемены — это дискомфорт. Принять решение измениться, довести его до конца, а затем придерживаться — это дело всей жизни. — Он качает головой. — Но я действительно думаю, что такие люди способны измениться. Правда, скорее птицы, чем молотки. Увидимся на ринге.

— О боже мой, — говорит Эми, которая подслушивала, прячась по другую сторону зеркала и притворяясь, что уткнулась в телефон. — Он как гребаный далай-лама, да?

— Тогда, думаю, нестрашно, что я должна ему проиграть.

Эми болтает о своем первом матче, о том, как рада, что выиграет, что ей уже пишут фанаты, хотя она еще ни разу не появлялась на публике, — но Челси молчит. Слова Ти-Джея царапают ее.

Она всегда думала, что жестокость Дэвида проистекает из того факта, что она не была тем, в чем он нуждался или чего хотел, что она плохо играла свою роль в браке, что ее было недостаточно. Ее саму вырастила мать-одиночка, которая редко бывала дома, а когда это все же случалось, большую часть времени Патрисия спала или читала и четко давала понять, что дочь ее раздражает, — и Челси решила, что полностью посвятит себя браку и детям, что добьется успеха там, где ее мать, по ее собственному мнению, потерпела неудачу.