— Ну прямо степфордская жена, — сказала она. — Расслабься, я тоже люблю мужчин. По крайней мере трахать, — судя по всему, она не слишком придерживалась негласного правила не ругаться в присутствии детей, бросив нецензурную бомбу возле моего малыша, развесившего уши в поисках первого слова. — Не бойся оставаться со мной наедине.
— Мы не наедине, — отрезала я. Оливер был в нескольких метрах от нас, исследовал пластиковую палку с яркими концентрическими кругами.
— Всё равно что наедине. Этот никому не расскажет, — она взглянула на Оливера, потом перевела взгляд на меня. — Так вот, я нормальной ориентации. Больше всего я люблю юристов. Не только потому, что они все конченые извращенцы, хотя это приятный бонус. Больше всего я люблю их за то, что, если их трахать как следует, они всё тебе расскажут. Юристы болтливы, как пьяные женщины из книжного клуба.
Снова отсылка к игре, и, разумеется, я не собиралась вестись на эту уловку.
— Выбирай выражения, ладно? — сказала я. — Не хочу потом убеждать соседей, что любимое слово Оливера — «ахать».
Она не рассмеялась. Даже из вежливости. Вновь наклонила голову, на этот раз на другой бок, и посмотрела на меня так, словно я кусочек паззла, который не подходит куда надо.
— Кого ещё я люблю трахать? Банкиров, — продолжала Ру, будто не слышала моих слов. Её голос был подчёркнуто легкомысленным. Это напомнило мне другую игру: «Плохая мамочка». Её любили Тейт и Лавонда: вечно выпендривались, у кого больше колец на пальцах ног и татуировок, кто скажет или сделает что-нибудь более вызывающее. — Думаю, тебе лучше начать с банкиров. Потренируешься перед юристами — банкиры не такие извращенцы.
Она явно провоцировала меня, и я ощутила странное желание казаться тем зануднее, чем откровеннее становились её провокации. Смерила её скучающим взглядом. Пожала плечами.
— Возьми их себе. Я замужем.
Она тоже пожала плечами, в точности скопировав моё движение и мимику, будто принимала мораторий на секс с юристами. — Я тоже замужем.
— Правда? — удивилась я, сама того не желая. Не считая слов Луки о том, что она не ест хлеба, это была первая конкретная информация, какую я узнала о Ру. — Никогда не видела твоего мужа.
Она улыбнулась.
— Мы живём раздельно.
— Неудивительно, если учесть, сколько в мире юристов, — сказала я. Слова прозвучали ехидно, немного стервозно, и она сдавленно рассмеялась.
— Тебя голыми руками не возьмёшь, да?
Я пожала плечами. Мне нравилось не поддаваться на её провокации, когда она изо всех сил старалась меня шокировать. Я решила вести себя ещё невозмутимее. Погрузилась в себя, дышала, как во время глубоких погружений. Моё тело было спокойно, лицо ничего не выражало. Пусть, подумала я, хоть осла трахает на моём чайном столе — дам ей чистящее средство и попрошу убрать за собой.
— Я думала, ты ранимее, — сказала она. — Может, потому что, когда мы встретились, ты крутилась возле Кенги. Её обидеть проще простого.
Я вновь пожала плечами, но она была права. Если бы она заявилась к Шар и произнесла монолог про юристов в присутствии Руби, Шарлотту хватил бы удар. Но я на эти игры не велась, и это стало залогом победы. Мне нравилось ей не поддаваться. Я медленно, глубоко дышала и могла молча стоять тут сколько угодно. Я не собиралась нарушать тишину.
Она тоже выжидала, не сводя с меня глаз. В конце концов сказала:
— Ну ладно.
Упёрла одну руку в бедро, будто позировала для фотографии, и добавила:
— Давай попробуем ещё раз.
Что попробуем? — хотела спросить я. Не быть такой сукой?
Но это вновь была бы игра. А детские игры давно кончились.
Я улыбнулась ей как можно гостеприимнее — спокойно, дружелюбно.
— Мы плохо начали наше общение. Мы ведь соседки. Может, нам стоит выяснить, что у нас общего?
— Хорошо. У меня, например, есть пульс. А у тебя? Лично я начинаю сомневаться, — заявила она язвительно, но не злобно.
— Пульс есть у нас обеих, — заверила я.
Она грациозно опустилась на кожаный диван, скрестила ноги. Солнечный свет, ливший из панорамного окна, озарил её лицо. Её лоб был бледным, гладким, как яйцо, а глаза — неестественно яркими. Она точно что-то делает, поняла я. Подтяжку лица — точно, и, может быть, колет ботокс, хотя, если бы не моя мать, я, может, и не догадалась бы. Сработано было превосходно. Незаметно, а значит, дорого, и очень эффективно. Может быть, она даже была моей ровесницей.
— У нас есть и ещё кое-что общее, — сказала Ру. — Мы обе входим в один процент населения.
Я покачала головой. Почтовый индекс моих родителей принадлежал одному проценту людей, но я уже много лет не входила в клан Смитов. Мы с Дэвисом относились к среднему классу. У меня ещё оставалось чуть больше трехсот тысяч долларов, полученных в наследство от бабушки, но они спокойно лежали в банке Бостона, ожидая своего часа. Это было больше, чем у многих людей, но всё-таки ещё не давало мне права относить себя к числу миллиардеров. Что касается Ру, из предметов роскоши у неё были, судя по всему, лишь красная машина и наряды от кутюр. И дорого сделанное лицо.
— Не понимаю. Хочешь сказать, мы…