Я иду искать

Она была так близко, что я видела лишь её бледное лицо. Я не представляла себе, сколько усилий требовалось, чтобы, зная правду, молчать, изо дня в день. Моё похороненное прошлое было гораздо больше пространства, в котором я тонула. Несколько дней назад, в книжном клубе, Ру начала сверлить во мне дыру, и теперь прошлое, вскипая во мне, хлестало сквозь нее. Огромное, оно наполнило комнату, затопило всё, что нас окружало.

— Ты была за рулём. Ты убила Дану Шипли, — сказала она. — Я знаю. Я тебя видела. Я там была.

Я резко, яростно встряхнула головой. Она не могла ничего видеть. Полиция искала свидетелей, но все жители домов поблизости в это время спали. Кого-то разбудили звуки, но к тому времени, как они встали, надели халаты, подошли к окнам или вышли на крыльцо, мы с Тигом уже выбрались из машины. Они видели, как мы стоим на дороге возле машины миссис Шипли.

— Я была там, — настаивала Ру. Медленно подошла ещё ближе, уставившись на меня. Я не могла отвести взгляд, невысказанные слова встали между нами. Но она слышала их так же ясно, как если бы я их произнесла вслух. — Я видела, как ты вылезла с водительского места. Ты упекла невинного мальчика за решётку.

Я ощутила, как дёргается голова. Взад-вперёд, взад-вперёд. Оливер у моих ног что-то рассказывал мишке. Я слышала его ворчание, но будто издалека; в этот миг существовали только я и Ру.

— Никто не видел, — прошептала я, но вдруг? Полиция искала свидетелей, но опрашивала ли она детей? Сколько лет может быть Ру? Дороги были пустынны, но на нас смотрели стеклянные глаза окон.

— Я была там, — уверяла она. — Когда машины столкнулись, скрежет металла по металлу был похож на крик. Ты помнишь? — спросила Ру, и я услышала этот скрежет. — Запах горелых шин, — сказала она, и я ощутила этот запах.

Она придвинулась вплотную, голубые глаза расширились и заблестели. Я вновь оказалась там, в той ночи. Мой дом, моя уютная комната, даже мой ребёнок, болтающий с игрушкой, утонули в темноте. Был только вкус солёной крови, нехватка воздуха. Боль коленей, содранных об асфальт. Я видела своё отражение в её глазах, бледно-голубых, как у миссис Шипли. Как у Лолли — мокрых, блестящих, словно помятые анютины глазки. Я вновь слышала писклявый голос Лолли: Эми, Пол плачет.

— Ты можешь, наконец, признаться, — сказала она, — я уже всё знаю.

Я была за рулём.

Господи, всего четыре слова. Я ощутила, как они прокатились по всему телу. С той самой ночи я хотела выпустить их на свободу. Я хотела сказать их, чтобы спасти Тига, чтобы тайное стало явным, стало живым.

— Ты убила её, — повторила Ру, — и отправила мальчишку в тюрьму вместо себя.

Я чувствовала её дыхание на коже; она была голосом в моей голове, она говорила то же, что я без конца повторяла в Калифорнии. Когда не хватало алкоголя, и анаши, и загорелых мужчин всего мира, чтобы заглушить эту правду. Когда я ни в чём, ни в чём не находила покоя. Всё это вновь прошло сквозь меня и облеклось в слова, быстрые, тихие:

— Я не хотела, чтобы это случилось. Я никогда не хотела врать. Я не помнила, что была за рулём. Сначала я не помнила. Я никогда не хотела. Никогда не хотела. Клянусь.

— Но ты её убила, — сказал её голос, и это был уже не только он. Это был мой голос. И голос Бога.

— Да, — прошептала я, и моё тело потеряло вес.

Я думала, что упаду. Думала, что моё сердце остановится, что я поднимусь в воздух и полечу — вот чем стало это признание. Вот почему игра Ру в книжном клубе сработала, вот почему мы все согласились играть, вот почему сказали слишком много. Признаваться, освобождаться, позволить себе разделить правду с кем-то, позволить ей проникнуть в чужую плоть, дыхание и кровь, в солнечный свет. Я ненавидела её, и почти полюбила за эти несколько секунд. За то, что она знала. За то, что позволила признаться вслух, наконец-то, наконец-то.

— Хорошо, — сказала Ру. — Хорошо. Ну и как ты собираешься просить у меня прощения?

Я моргнула, ничего не понимая.

— Прощения? У тебя?

— У меня. Теперь ты наконец догадалась, кто я?

Я покачала головой.

— Та ночь стала моим первым воспоминанием. Я сидела сзади, плотно пристёгнутая. Я видела, как умерла моя мама. Я это помню. Я видела, как моя нянечка, шатаясь, вышла из машины, убившей маму. Она сидела за рулём. И это была ты.

Моя душа рухнула обратно в тело, ощутила, какими мягкими, словно резиновыми, стали кости.

— Ты не Лолли Шипли, — сказала я. Обхватила руками голову. Всё, что я видела, думая о Лолли и маленьком Поле, о которых старалась не думать никогда, никогда — ясная, синяя толща воды. Сквозь неё ничего было не разглядеть.

— Скажи, что тебе очень жаль, — её голубые глаза напряжённо буравили меня, но они были мне незнакомы. Это могли быть глаза любой женщины. — Скажи, как тебе жаль, что ты убила мою мамочку.

Я шагнула назад. Меня трясло, тошнило, голова кружилась, ноги так ослабли, что я только чудом могла устоять. Она никак не могла быть Лолли. Это было невозможно.

— Ты — не она.