Я иду искать

Я взяла коробку с овсяными хлопьями, которые Мэдди ела по субботам, высыпала пригоршню в рот — всё равно что обсыпанный сахаром стироловый пенопласт, стерильный, с химическим привкусом. Удовольствия такая еда не доставляла ни малейшего, но я высыпала в рот пригоршню за пригоршней, чтобы ни о чём не думать. Ела и ела, пока сладость не начала жечь язык, пока живот, как тугой шар, не упёрся в спортивные штаны. Показалось, что меня сейчас стошнит. Чувствуя, как меня всю трясёт, я положила голову на полку.

Я — не та девушка. Это была Эми Смит, и Ру воскресила её в моей памяти. Ру вытащила её, чтобы поиграть.

Для неё всё это было игрой, и когда она впервые рассказала мне правила, я думала — всё это мелко, несерьёзно. В масштабе нашей компании соседок — ну, примерно, как когда Тейт пыталась отнять у Шарлотты книжный клуб. Я беспокоилась, что случится, если она начнёт собирать сплетни. А она явилась ко мне, сказала, что хочет справедливости, и застала меня врасплох. Всё это казалось таким огромным. Признание, которое она из меня выудила — таким освобождающим.

Но эта игра была больше мелкой борьбы за власть и меньше истинной кармы. Ты мне должна, сказала она. Дважды. Ты заплатишь по всем счетам.

Я посмотрела на почти пустую коробку с овсянкой. От избытка сахара меня мутило. Конечно, я ничего не была ей должна. Я уронила коробку на пол, рассыпав последние фруктовые колечки.

Спустя полминуты я уже была наверху — натягивала старый купальник лаймового цвета, сверху — растянутое хлопчатобумажное платье. Рванула к шкафу в гостиной, где лежало всё моё снаряжение для дайвинга, и стала проверять, всё ли на месте. Два полных баллона. Я знала, что они на 32 % полны нитрокса[7], но всё равно проверила.

Это было хорошо. Это отвлекло моё внимание. Всё в порядке, я доверяю свою жизнь этим трубкам, этим баллонам, этим хрупким конструкциям. По пути к машине посмотрела в приложении, какая будет погода, ожидаются ли приливы и отливы, а потом поехала прямо к заброшенному пирсу. Сентябрьским будним утром я была совсем одна на этой залитой солнцем песчаной полосе. Я даже не сообщила Дэвису, не позвонила в магазин, чтобы сказать, где я. Умные ныряльщики не погружаются поодиночке, даже в таких знакомых местах, как этот пляж, но я бросила сумку, через голову стянула платье, сбросила сандалии. Ещё раз осмотрела снаряжение и шагнула в сине-голубые волны.

Поднялся ветер; мои неуклюжие, тяжеловесные шаги стали медленнее, пока наконец волны не коснулись бёдер. Этого было достаточно, чтобы упасть, раскинув руки, и позволить воде нести себя. Она забрала меня. Она позволила погрузиться.

Вода была густой от зелёных водорослей. Низкая видимость. Но это даже радовало. Я не хотела видеть слишком много. У меня не было ни малейшего желания смотреть по сторонам. Мне хотелось лишь быть здесь, в этом мире зелёной воды, накрывающей с головой. У океана было своё дыхание, и моё слилось с глубокими вдохами-выдохами прилива.

Когда Ру впервые произнесла это слово, «справедливость», я почувствовала, будто весь воздух, который я выдохнула, проник в меня вновь. Я дышала размеренно и часто, океан нёс моё тело вниз, к покатому склону, в священное, тихое место, достаточно огромное, чтобы я могла спрятать там всё, что меня тревожило.

Я добралась до развилки пирса, где кружили маленькими стайками косяки мелкой рыбы, блестевшие серебром в зелёных сумерках. Они кружили рядом, собираясь в фигуры. Каждый был сам по себе, но все вместе стали командой, и каждый надеялся, что его не вытолкнут. Передо мной пронеслись две длинные, тонкие тени. Косяк привлёк барракуду. Вот как устроен мир — хищники приплывают на мясо.

Они смотрели, как я апатично двигаюсь мимо.

У останков старого пирса лежала под камнем усатая акула. Большая, длиной с меня, она смерила меня спокойным взглядом серо-коричневых глаз. Тонкая рыба-прилипала, раздувая жабры, с деловитым видом пронеслась мимо.

Я погрузилась где-то футов на тридцать и поплыла к останкам столба. Можно было погружаться и глубже, туда, где был только океан и ничего, кроме океана. Я могла двигаться вниз по склону, пока не словлю кайф. От недостатка кислорода закружится голова, я могу продолжать движение, пока баллон не опустеет, а потом отстегнуть крошечную бутыль с воздухом, висящую у бедра, резко глотнуть и раздеться донага. Оставить только грузовой пояс — пусть держит меня в холодных, тёмных глубинах. Я почувствую то, что чувствовала настоящая Лолли Шипли в день, когда вошла в бассейн. Я увижу, как поднимется последний пузырёк воздуха, провожу его взглядом, но не поднимусь вслед за ним. Прошлое утонет вместе со мной.