Я иду искать

«Я не хотела, чтобы это случилось. Я никогда не хотела врать. Я не помнила, что была за рулём. Сначала я не помнила. Я никогда не хотела. Никогда не хотела. Клянусь».

Голос дрожал и вибрировал, чужой и, несомненно, мой.

«Но ты её убила», — голос Ру звучал в нескольких метрах от её закрытого рта.

«Да», — отвечала я. Всего одно слово, но этого слова было достаточно.

Она выключила айфон. На одну жуткую секунду я почувствовала, как в теле свернулся тугой клубок. Мне хотелось наброситься на неё, вырвать телефон из рук, разбить, раздавить, уничтожить.

Ру поняла это по моему взгляду, а может быть, она этого ждала, потому что сказала:

— Все сохранено не только в телефоне, но и в облачном хранилище.

— О Господи, — тихо сказала я, дрожа, как ни старалась сохранять спокойствие.

— Записывать разговоры — хорошая идея, Эми, — ответила она, возвращая мне телефон. — Я должна убедиться, что ты этого не сделаешь. Потому что наш разговор будет серьёзным.

— Это вообще законно? Записывать меня? — спросила я. Как будто для неё это имело значение. Она, в конце концов, занималась шантажом и вымогательством.

— Это называется односторонний договор, и в тридцати восьми штатах он легален, — Ру улыбнулась. — Я же тебе сказала, что переспала с кучей юристов.

До меня дошло, несмотря на весь шок. Она говорила о юристах в моём доме, до того, как объявить себя Лолли Шипли и обделаться по полной. Она с этого и начала — с рассказов о сексе с юристами. А потом поменяла тактику. Я почти поняла, почему это было так важно. Обвела взглядом уродливую комнату и саму Ру, сияющую, выглядящую просто великолепно.

— Давай уже, раздевайся, — скомандовала она.

Я потеряла ход мыслей. По-прежнему закрывала руками тело, все ещё пытаясь защититься. В мозгу крутились слова моего признания. Я никогда в жизни не позволила бы лживому, прожженному взгляду Ру обвести маленькую складку на моей талии, старые, бледно-серебристые растяжки на животе и бёдрах. И новые, красноватые, более заметные — подарок Оливера.

— Можешь отправить эту запись хоть в «Доброе утро, Америка», но платье я не сниму, — сурово сказала я, а она, к моему удивлению, откинула голову назад и рассмеялась.

— Думаю, ты и в самом деле серьёзно. Вот чёрт. Надо сказать, ты совсем не та, кого я ожидала увидеть.

Какое-то время мы просто стояли. Замерев, будто наткнувшись на непреодолимую преграду в лице друг друга.

— Ладно, — подумав, сказала Ру, — предлагаю компромисс. Старый добрый способ.

Она обошла коляску, будто это был стол, даже не взглянув на моего спящего малыша. Прошла мимо, едва не коснувшись меня, подняв брови. Я несколько раз вдохнула, уронила руки. Она сочла это разрешением. Ощупала мои волосы, кончиками пальцев уверенно и тщательно прошлась по коже головы. Проверила уши, шею, надавив на каждый миллиметр под воротником платья.

Меньше всего мне хотелось, чтобы её руки опустились ниже, ощутили всё несовершенство моего тела. Трудно было вести себя спокойно.

Я направила взгляд поверх её плеча, на каминную полку. Безобразно-коричневую, кирпичную, с обеих сторон окружённую книжными полками. Мне вспомнилась каминная полка в доме Шар до того, как я помогла перекрасить её в белый, и я поняла, в чём заключалось дежавю. Это был дом Шар. В точности та же планировка, только наоборот — справа от меня коридор, ведущий в гостиную, а напротив арка в кухню, не доходя до неё — лестница наверх.

Это был грязный негатив дома Шар — кипельно-белых стен, колониальных жёлто-голубых расцветок, прозрачных занавесок. Мебель Ру была покрыта мрачными плетёными узорами, книжные полки почти пусты. На нижней навалена стопка старых настольных игр, на верхней — ряд потрёпанных книжек в мягких обложках; я подумала, что они, как и уродливая мебель, достались ей вместе с домом. Единственная вещь, которая, похоже, принадлежала самой Ру — маленькая картина в рамке, стоявшая на каминной полке. Простое, линейное изображение обнажённой женщины — она лежала на спине, подогнув ноги. Оба глаза — на одной стороне лица, как у камбалы, кривые груди смотрят в разные стороны. Подпись: Пикассо.

— Настоящая? — спросила я.

Ру оглянулась, посмотрела на картину. Её руки лежали у меня на плечах, словно мы медленно вальсировали, как школьницы.

— Конечно.

— Значит, ты ещё и картины воруешь? — я хотела пошутить, но она покачала головой, как будто я спрашивала всерьёз.

— Без истории искусство — лишь бумага и линии. Это скорее подарок.

— Ясно, — произнесла я с той же интонацией, с какой она всегда произносила это слово. Саркастически. Она улыбнулась, уловив намёк.

— Людям нравится делать мне подарки. Я к ним добрее, если делать мне подарки. Ты увидишь.

Я поняла, что она и раньше выменивала чужие тайны на вещи, которые хотела заполучить. Может быть, она только этим и занималась? Вот вам и загадочная работа.

Её руки наконец обнаружили завязки моего костюма, мокрый верх танкини.

— На пляж, что ли, ходила? Пахнешь пляжем.

Я не ответила.