Я иду искать

Почти в полночь я взяла телефон, лежавший на прикроватном столике. Дэвис, спавший слева от меня, был невозмутим, как холм, непримечателен, как пейзаж за окном. Не сводя глаз с яркого экрана, я открыла номер Тига Симмса. Я не добавила его в список контактов, но он сохранился как пропущенный вызов. По-прежнему не добавляя номер, я отправила Тигу сообщение. Всего три слова:

Бритьё и стрижка?[17]

Тиг по-прежнему был совой — не прошло и десяти секунд, как он прислал мне смайлик: тук-тук. Я улыбнулась в темноту.

Потом он написал: Расправилась с ней?

Пока нет, ответила я.

Расправишься, ответил он, и его слова меня приободрили. Всего одно простое слово, но мне было так необходимо, чтобы кто-то мне его сказал. За этим сообщением пришло новое: Может, тебе помочь?

Не надо, я справлюсь. Спасибо.

Ложь вырвалась сама собой. Я написала эти слова раньше, чем успела подумать, раньше, чем меня затопило облегчение и надежда от осознания того, что я не одна. Пальцы замерли на экране. Когда простая человеческая слабость оставила меня, сменившись способностью предавать? Я искала черту. Я не знала, где она, но чувствовала, что близко. Слишком близко, чтобы успокоиться. Я закрыла окно сообщений, чтобы не изменить ответ.

Мне пришло новое сообщение, но я не стала смотреть. Поставила телефон на вибрацию, положила на тумбочку экраном вниз. У меня не было права просить Тига выполнять работу Дэвиса. Особенно учитывая, что я не дала Дэвису шанса. Он мог мне помочь, стоило лишь попросить его об этом. Мой муж был не виноват, что я оказалась трусихой. Трусихой и лгуньей.

Я попыталась доказать себе, что эта несчастная переписка с Тигом для меня ничего не значит, но опять соврала. Она значила многое, потому что не прошло и десяти минут, как я уснула, окутанная верой Тига в меня. И проснулась с новым, полностью сложившимся планом.

Ру пришла спустя две минуты после того, как ушёл Дэвис. Без стука, без звонка, как Шарлотта. Должно быть, она следила, когда отъедет его машина. Я задумалась, сколько времени она за мной наблюдала. На ней были джинсы и льняная рубашка — простая, удобная одежда. Может быть, она с четырёх утра сидела на корточках в соседских кустах, желая удостовериться, что я опять не сбегу из дома.

Этот день прошёл в точности как предыдущий — Ру следила за каждым моим привычным движением. К одиннадцати явился Лука. В отличие от матери, он позвонил в дверь.

— Я дочитал следующий раздел, — сказал он, помахав учебником, и галопом помчался в гостиную, чтобы включить DVD. Дайвинг выбил из него всё позерство, и теперь я могла себе представить, как он общается с Мэдди. Я понятия не имела, как Ру объяснила сыну своё внезапное желание обеспечить ему личные занятия со мной, но его отношение ко мне совсем не изменилось. Либо он до сих пор не знал, что я жертва его мамаши, либо играл свою роль лучше, чем она.

На ланч я приготовила сэндвичи с сыром и томатный суп. Сама есть не стала — голод внутри меня стал моим наказанием и вместе с тем подарил ощущение силы. Стоило поголодать всего несколько дней, и джинсы уже сели свободнее. Остаток веса, набранного после родов, я решила согнать потом, когда перестану кормить сына. Господи, как же я надеялась покончить со всем этим раньше, чем пропадёт молоко. Ру отказалась от сэндвича, порылась в холодильнике и в конце концов решила пойти домой, выпить зелёного сока.

В ту же секунду, как за ней захлопнулась дверь, я прекратила запихивать в Оливера горох, положила на поднос несколько колечек, чтобы его занять. Лука ел за кухонной стойкой, одновременно прорабатывая новый раздел учебника. Облокотившись на стол, я старалась делать вид, что ничего особенного не происходит, но Ру должна была вернуться через пять минут. За сегодняшний день мне впервые удалось остаться наедине с Лукой. Момент мог не повториться, а я собиралась его разговорить. Ру постоянно говорила, что она замужем — ну или была замужем. Лука, конечно, не мог об этом не знать.

— Я рада, что ты завтра выходишь в открытый океан. Тебе понравится.

Эта фраза прозвучала совершенно по-идиотски. Благодаря работе и Мэдди я хорошо знала подростков, но общалась с ними только как инструктор или как мама. Я смутно представляла, как выудить из сына преступницы признание о его матери и тем более о том, от чего она бежит.

— Ага, — он поднял глаза и вновь уткнулся в книгу.

— Я пыталась втянуть в это Дэвиса, но ему дайвинг не по душе, — продолжала наседать я, пока он вновь не посмотрел на меня. — Говорит, у него клаустрофобия. Не понимаю, какая может быть клаустрофобия посреди огромного бескрайнего дикого океана, но он настаивает.