Я историю излагаю... Книга стихотворений

Сон после снотворного. Без снов.
Даже потрясение основ,
даже революции и войны —
не разбудят. Спи спокойно,
человек, родившийся в эпоху
войн и революций. Спи себе.
Плохо тебе, что ли? Нет, не плохо.
Улучшенье есть в твоей судьбе.
Спи — себе. Ты раньше спал казне
или мировой войне.
Спал, чтоб встать и с новой силой взяться.
А теперь ты спишь — себе.
Самому себе.
Можешь встать, а можешь поваляться.
Можешь встать, а можешь и не встать.
До чего же ты успел устать.
Сколько отдыхать теперь ты будешь,
прежде чем ты обо всем забудешь,
прежде чем ты выспишь все былье…
Спи!
   Постлали свежее белье.

«Вот мы переехали в новые дома…»

Вот мы переехали в новые дома.
Я гляжу, гляжу, глаз не спуская:
ровная, как сельская зима,
новая архитектура городская,
одинаковая,
стандартизированная.

То ли мало было средств,

то ли дарованья не хватило —
ящики бетонные окрест,
в ящиках — бетонные квартиры,
одинаковые,
стандартизированные.

Но каков переселенный люд:

опытные старые рабочие,
служащие и — куда пошлют —
деревенщина, разнорабочие?
Одинаковые?
Стандартизированные?

Ничего стандартного в них нет,

будто с разных нескольких планет
в новые квартиры переехали
и не одинаковые
и не стандартизированные.

Страх

Чего боится человек,
прошедший тюрьмы и окопы,
носивший ружья и оковы,
видавший
      новой бомбы
            сверк?

Он, купанный во ста кровях,

не понимает слово «страх».
Да, он прошел сквозь сто грязей,
в глазах ирония змеится,
зато презрения друзей
он, как и век назад,
         боится.

«То ли мята…»

То ли мята,
то ли рута,
но примята
очень круто.

Словно тракторные

траки
перетаптывали
травки,

а катками

паровыми
их толкали
и давили.

Скоро ли она воспрянет,

глину сохлую проклюнет,
и зеленым глазом глянет,
и на все, что было, — плюнет?

«Как лучше жизнь не дожить…»

Как лучше жизнь не дожить,
               а прожить
Мытому, катаному, битому,
Перебитому, но до конца недобитому,
Какому богу ему служить?
То ли ему уехать в Крым,
Снять веранду у Черного моря
И смыть волною старое горе,
Разморозить душевный Нарым?
То ли ему купить стопу
Бумаги, годной под машинку,
И все преступления и ошибки
Кидать в обидчиков злую толпу?
То ли просто вставать в шесть,
Бросаться к ящику: почта есть?
А если не принесли газету,
Ругать советскую власть за это.
Но люди — на счастье и на беду —
Сохраняются на холоду.
Но люди, уставшие, словно рельсы,
По которым весь мир паровозы прогнал,
Принимают добра любой сигнал.
Большие костры, у которых грелись
Души
   в семнадцатом году,
Взметаются из-под пепла все чаще:
Горят!
   Советским людям — на счастье,
Неправде и недобру — на беду.

1961

Московские рабочие