Я историю излагаю... Книга стихотворений

Большинство — молчаливо.
Конечно, оно суетливо,
говорливо и, может быть, даже крикливо,
но какой шум и крик им ни начат,
ничего он не значит.

В этом хоре солисты

решительно преобладают:
и поют голосисто,
и голосисто рыдают.

Между тем знать не знающее ничего

большинство,
не боясь впасть в длинноту,
тянет однообразную ноту.

Голосочком своим,

словно дождичком меленьким сея,
я подтягивал им,
и молчал, и мычал я со всеми.
С удовольствием слушая,
как поют наши лучшие,
я мурлыкал со всеми.

Сам не знаю зачем,

почему, по причине каковской
вышел я из толпы
молчаливо мычавшей московской
и запел для чего
так, что в стеклах вокруг задрожало,
и зачем большинство
молчаливо меня поддержало.

«Был печальный, а стал печатный…»

Был печальный, а стал печатный
Стих.
   Я строчку к нему приписал.
Я его от цензуры спасал.

Был хороший, а стал отличный

Стих.
   Я выбросил только слог.
Большим жертвовать я не смог.

НЕ — две буквы. Даже не слово.

НЕ — я снял. И все готово.
Зачеркнешь, а потом клянешь

Всех создателей алфавита.

А потом живешь деловито,
Сыто, мыто, дуто живешь.

«Лакирую действительность…»

Лакирую действительность —
Исправляю стихи.
Перечесть — удивительно —
И смирны и тихи.
И не только покорны
Всем законам страны —
Соответствуют норме!
Расписанью верны!

Чтобы с черного хода

Их пустили в печать,
Мне за правдой охоту
Поручили начать.

Чтоб дорога прямая

Привела их к рублю,
Я им руки ломаю,
Я им ноги рублю,
Выдаю с головою,
Лакирую и лгу…

Все же кое-что скрою,

Кое-что сберегу.
Самых сильных и бравых
Никому не отдам.

Я еще без поправок

Эту книгу издам!

Знаешь сам!

Хорошо найти бы такое «я»,
чтоб отрывисто или браво
приказало мне бы: «Делай, как я!» —
но имело на это право.

Хорошо бы, морду отворотив

от обычных реалий быта,
увидать категорический императив —
звезды те, что в небо вбиты.

Хорошо бы, вдруг глаза отведя

от своих трудов ежедневных,
вдруг найти вожатого и вождя,
даже требовательных и гневных.

Хорошо, что такое «хорошо»

где-нибудь разузнать наверно,
как оно глубоко, высоко, широко —
чтобы не поступать неверно.

Впрочем, что апеллировать к небесам?

Знаешь сам. Знаешь сам. Знаешь сам.
            Знаешь сам.

«Умирают мой старики…»

Умирают мои старики —
Мои боги, мои педагоги,
Пролагатели торной дороги,
Где шаги мои были легки.

Вы, прикрывшие грудью наш возраст

От ошибок, угроз и прикрас,
Неужели дешевая хворость
Одолела, осилила вас?

Умирают мои старики,

Завещают мне жить очень долго,
Но не дольше, чем нужно по долгу,
По закону строфы и строки.

Угасают большие огни

И гореть за себя поручают.
Орденов не дождались они —
Сразу памятники получают.

Рубикон