Я историю излагаю... Книга стихотворений

Духовые оркестры на дачных курзалах
И
на вдаль провожающих войско
         вокзалах,
Громыхайте, трубите, тяните свое!
Выдавайте по пуду мажора на брата
И по пуду минора —
Если боль и утрата.
Выдавайте что надо,
Но только свое.
Ваши трубы из той же, что каски пожарных,
Меди вылиты,
   тем же пожаром горят.
Духовые оркестры! Гремите в казармах,
Предваряйте и возглавляйте парад!
Бейте марши,
   тяжелые, словно арбузы!
Сыпьте вальсы
   веселой и щедрой рукой!
Басовитая, мужеподобная муза
Пусть не лучше,
   так громче
         будет всякой другой.
Духовое стоит где-то рядом с душевным.
Вдохновляйте на подвиг
   громыханьем волшебным.
Выжимайте, как штангу тяжелоатлеты,
Тонны музыки
   плавно вздыматься должны.
Космонавтам играйте в минуту отлета
И встречайте солдат,
   что вернулись с войны.

«Государство уверено в том, что оно…»

Государство уверено в том, что оно
до копейки народу долги заплатило,
отпустило невинных, виновных простило
и что счеты покончены очень давно.

В самом деле — торжественно руки трясли,

за казенные деньги казенные зубы
очень многим вставляли. Поклон до земли!
Благодарен за все, даже за миску супа.

Но уплаченный долг продолжает висеть,

заплатили, конечно, но не расплатились.
Расплетаться не хочет старинная сеть,
только петли кой-где прохудились, сместились.

«Это — мелочи. Так сказать, блохи…»

Это — мелочи. Так сказать, блохи.
Изведем. Уничтожим дотла.
Но дела удивительно плохи.
Поразительно плохи дела.

Мы — поправим, наладим, отладим,

будем пыль из старья колотить
и проценты, быть может, заплатим.
Долг не сможем ни в жисть заплатить.

Улучшается все, поправляется,

с ежедневным заданьем справляется,
но задача, когда-то поставленная, —
нерешенная, как была,
и стоит она — старая, старенькая,
и по-прежнему плохи дела.

«На экране — безмолвные лики…»

На экране — безмолвные лики
И бесшумные всплески рук,
А в рядах — справедливые крики:
Звук! Звук!
Дайте звук, дайте так, чтобы пело,
Говорило чтоб и язвило.
Слово — половина дела.
Лучшая половина.

Эти крики из задних и крайних,

Из последних темных рядов
Помню с первых, юных и ранних
И незрелых моих годов.
Я себя не ценю за многое,
А за это ценю и чту:
Не жалел высокого слога я,
Чтоб озвучить ту немоту,
Чтобы рявкнули лики безмолвные,
Чтоб великий немой заорал,
Чтоб за каждой душевной молнией
Раздавался громов хорал.

И безмолвный еще с Годунова,

Молчаливый советский народ
Говорит иногда мое слово,
Применяет мой оборот.

«Большинство — молчаливо…»